Глазырин. Через него действительно трудно. Он от нас в стороне.
Линкс. Самое лучшее — добровольный отказ Курбатова вернуться в родную страну... Он должен попросить политическое убежище... Больному после операции требуется отдых, ну, например, на какой-либо ферме... Недели две, пока мы с ним поработаем. Добровольно откажется возвращаться, попросит политического убежища... Как вам нравится такая мысль?
Глазырин. Мне нравится...
Линкс. Я вас понимаю... (Глазырину.) Ваша дочь учится?
Глазырин. Да, на медицинском.
Линкс. По-моему, она недурна собой. Возможно, найдет способ завладеть его сердцем...
Глазырин. Несколько неожиданно...
Дзюбин. Дочь у него первого класса... Можно сказать, люкс, а не девушка... Любой морячок клюнет.
Глазырин. Моя дочь в ваших рекомендациях не нуждается, Федор Прокофьевич.
Линкс. Сделаем так, чтобы доктор Ряжских предложил ей дежурить. Приносить больному цветы... Подарки... Ведь вы состоятельный человек! Агент по продаже лучшей в мире австралийской шерсти, можете себе это разрешить?
Глазырин. Мне бы совсем не хотелось, чтобы дочь участвовала в этой истории.
Линкс. Что делать, господин Глазырин?! Каждое дело требует жертв.
Глазырин. У меня одна дочь.
Линкс. А у меня нет ни одной.
Глазырин. Я не могу сразу вам ответить...
Линкс. Это вопрос решенный. Вы понимаете меня, господин Глазырин?
Глазырин молчит.
Кажется, русская пословица: молчание — знак согласия? Итак, господа, за ваше здоровье. И за наше согласие.
Дзюбин. Нам и выпить уже нечего.
Линкс. Это я пью за ваше здоровье, а вы за мое можете не пить.
У входа появляется Ирина.
Ирина (подходя к столику). Извини, папа... Я не могла раньше.
Глазырин (Линксу). Моя дочь... Ирина.
Линкс (рассматривая Ирину). Очень рад... Очень рад. (Глазырину.) У вас красивая дочь... (Поднявшись, Ирине.) Если не возражаете, мы продолжим вечер в другом месте.
Ирина. Да, пожалуй... Здесь мне не очень нравится...
Линкс. Мне тоже. (Уходит с Ириной.)
За ними — Неизвестный.
Дзюбин. Вот и дочь твоя в дело пойдет.
Глазырин. Ну, мы это еще посмотрим! (После паузы, поднявшись.) Идем, Федор Прокофьевич.
Дзюбин (тупо). Куда?
Глазырин. Домой.
Дзюбин. Зачем? Что я буду там делать?
Глазырин (отрывая Дзюбина от стола). Пора, пора. (Поддерживая нетвердо идущего Дзюбина, уходит с ним.)
Звучит песенка «Цыпленок жареный». Официантка убирает посуду. Танцуют пары, Николовы возвращаются к своему столику.
Николова. Ты все слышал, Борис?
Николов. Не все. Но что-то вокруг русского матроса вертелось... (Подзывая Елисеева.) Получите.
Елисеев. Надеюсь, вам у нас понравилось?
Николов. Да, очень уютно.
Елисеев. Бывает, конечно... Перебирают некоторые... Мы их уже по фамилиям знаем... Как господин Дзюбин... Несчастный человек... До сих пор жену себе не нашел... От одиночества пьет.
Николова. А кто это был другой, элегантный?
Елисеев. Иногда бывает у нас... очень вежливый, культурный. Линкс... Господин Линкс...
Николова (Елисееву). Да, симпатичный. (Николову, торопливо.) Нам пора.
Николов. Да-да. (Елисееву.) Извините.
Быстро уходят. Звучит музыка. Танцы продолжаются.
Елисеев (подходит к автомату. Набирает номер). Говорит Елисеев. Болгары ушли...
Появляется Неизвестный. Пальцем подзывает к себе Елисеева. Что-то говорит ему.
Больничная палата. Тумбочка. Окно, за которым синеет небо, виден силуэт пальмы. На постели — Курбатов. Тяжело дышит. Входят Джеймс и Нелли. Прислушиваются. Джеймс подходит к Курбатову. Нелли стоит чуть в сторонке. Джеймс берет у Курбатова термометр, смотрит и стряхивает его.
Курбатов (шевельнувшись). Сколько?
Джеймс. Меньше, меньше.
Курбатов. Сколько?
Джеймс. Все идет нормально.