— Не знаю, — сказал Тедди, угрюмо и сердито глядя на серого с темно-желтыми глазами Рома, кота Эмили, который воображал себя тигром, притаившимся в зарослях таволги. — Не знаю. Теперь, когда я действительно поднимаю паруса, у меня такое чувство… подавленности. В конце концов, возможно, я никогда не смогу создать ничего стоящего. Небольшое умение рисовать… какое оно имеет значение? Особенно, когда лежишь без сна глубокой ночью и думаешь об этом?
— О, я знаю это чувство, — согласилась Эмили. — Вчера вечером я несколько часов обдумывала рассказ и в отчаянии заключила, что никогда не научусь писать, что бесполезно пытаться… что мне никогда не создать ничего значительного. Я легла спать с этим чувством и промочила слезами подушку. В третьем часу ночи снова проснулась и не смогла даже заплакать. Слезы казались такой же глупостью, как смех… или честолюбие. Это был полный крах надежды и веры. А потом… Потом я встала с первыми лучами промозглого серого рассвета и начала новый рассказ! Не позволяй этому чувству, приходящему в третьем часу ночи, печалить твою душу.
— К несчастью, третий час есть в каждой ночи, — вздохнул Тедди. — В этот ужасный час я всегда убежден, что, если хочешь чего-то слишком сильно, вряд ли когда-нибудь получишь желаемое. А есть две вещи, которых я хочу ужасно сильно. Одна, разумеется, стать великим художником. Я никогда не считал себя трусом, Эмили, но сейчас мне страшно. Что, если я не добьюсь успеха? Все будут смеяться надо мной. Мама скажет, что она так и знала. Ей страшно не хочется, чтобы я уезжал — ты же знаешь. Уехать и потерпеть неудачу! Тогда уж лучше и вовсе не уезжать.
— Нет, не лучше! — сказала Эмили страстно, в то же время пытаясь угадать, что это за другая «вещь», которой Тедди хочет так сильно. — Ты не должен бояться. Папа сказал мне, чтобы я никогда ничего не боялась — сказал во время того разговора, который был у нас с ним в ночь накануне его смерти. И кто это — не Эмерсон[3] ли — написал: «Всегда делай то, что боишься сделать»?
— Готов побиться об заклад, что Эмерсон сказал это, уже покончив со всеми своими страхами. Легко быть смелым, когда битва позади.
— Ты же знаешь, Тедди, я в тебя верю, — сказала Эмили мягко.
— Да, знаю. Ты и мистер Карпентер. Только вы двое действительно верите в меня. Даже Илзи считает, что у Перри гораздо больше шансов сделать карьеру.
— Но ведь ты стремишься не к карьере. Ты отправляешься в путь за золотом радуги.
— Но… если я не сумею найти его и разочарую тебя… Это будет хуже всего.
— Ты найдешь его. Посмотри на ту звезду, Тедди, на самой верхушке младшей из Принцесс. Это Вега из созвездия Лиры. Я всегда любила ее. Она мне дороже всех звезд. Помнишь, как много лет назад ты, Илзи и я сидели в саду по вечерам, когда кузен Джимми варил картофель для свиней? Ты рассказывал нам чудесные истории об этой звезде и о жизни, которую вел на ней, прежде чем пришел в наш мир. На той звезде не было никакого ужасного третьего часа ночи.
— Какими счастливыми, беззаботными детишками мы были, — сказал Тедди задумчивым тоном мужчины средних лет, угнетенного заботами и с грустью вспоминающего юношескую беспечность.
— Обещай мне, — сказала Эмили, — что всякий раз, увидев эту звезду, будешь вспоминать, как я верю в тебя… крепко верю.
— А ты, пожалуйста, обещай мне, что всякий раз, посмотрев на эту звезду, будешь вспоминать обо мне, — сказал Тедди. — Или, вернее, давай пообещаем друг другу, что, глядя на эту звезду, мы всегда будем думать друг о друге, всегда. Везде и всегда — пока живы.
— Обещаю, — сказала Эмили с трепетом, ей очень понравилось, что Тедди смотрит на нее вот так.
Романтический уговор, означающий… что? Эмили не знала. Она знала лишь, что Тедди уезжает, что жизнь вдруг стала очень пустой и холодной, что ветер с залива, вздыхающий среди деревьев в роще Надменного Джона, очень печален, что лето прошло и наступила осень… и что кубышка с золотом на конце радуги лежит на каком-то очень далеком холме.
Почему она заговорила об этой звезде? Почему сумерки, запах елей и последние отблески осеннего заката заставляют людей говорить глупости?