— Прислал бы что-нибудь новое, если уж ему так нужно было сделать тебе подарок, — заявила она.
— Какой-нибудь сувенир из Каира, сделанный в Германии, — предположила Эмили с серьезным видом.
— Да, что-нибудь этакое, — согласилась тетя Рут, не заподозрив насмешки. — У миссис Эрз есть красивое, отделанное золотом, стеклянное пресс-папье, на котором изображен сфинкс — его привез ей из Египта брат. А эта потертая вещица — явная дешевка.
— Дешевка! Тетя Рут, да вы хоть сознаете, что это ожерелье было сделано вручную и египетская принцесса носила его еще до времен Моисея?[46]
— Ну... если тебе нравится верить сказкам Кривобока Приста... — усмехнулась тетя Рут. — На твоем месте, Эмили, я не стала бы носить его на людях. Марри никогда не носят убогих украшений. Не собираешься же ты, детка, сегодня отправиться в гости, не сняв его?
— Разумеется, собираюсь. В последний раз его, вероятно, надевали при дворе фараона в дни преследования евреев. Что ж, оно подойдет для вечеринки с танцами на снегоступах[47] у Кит Барретт. Но какая разница в обстановке! Надеюсь, призрак принцессы Мины не будет преследовать меня в этот вечер. А вдруг она решит, что это святотатство и оскорбится... кто знает? Но ведь это не я разграбила ее гробницу, и, если не я, то кто-нибудь другой надел бы ее ожерелье... кто-нибудь, кто даже не задумался об этой юной принцессе. Я уверена, она предпочла бы, чтобы оно, теплое и блестящее, обвивало мою шею, а не лежало в каком-нибудь мрачном музее под взглядами тысяч холодных, любопытных глаз. Она была «кротка сердцем», говорит Дин... она не пожалеет для меня своего красивого ожерелья. Царственная дева Египта, чья империя поглощена песками пустыни, словно расплескавшееся вино, приветствую тебя через океан времени!
Эмили глубоко поклонилась и помахала рукой, глядя в глубь минувших веков.
— Очень глупо говорить таким высокопарным языком, — фыркнула тетя Рут.
— О, почти вся последняя фраза — цитата из письма Дина, — откровенно призналась Эмили.
— Это на него похоже, — презрительно кивнула тетя Рут. — На мой взгляд, твои стеклянные бусы выглядели бы лучше, чем эта грубо сработанная вещица. Ну, смотри, не задерживайся слишком долго, Эмили. Пусть Эндрю приведет тебя домой не позднее двенадцати.
Эмили отправлялась с Эндрю на вечеринку к Китти Барретт — разрешение было дано довольно любезно, поскольку Эндрю принадлежал к «избранному народу». И даже когда она вернулась домой только в час ночи, тетя Рут взглянула на это сквозь пальцы. Но в результате на следующий день Эмили встала невыспавшейся, тем более что допоздна засиживалась над учебниками и два предыдущих дня. На время экзаменов тетя Рут смягчила свои строгие правила и позволила ей жечь больше свечей. Но, что сказала бы она, если бы узнала, что Эмили использовала часть этих дополнительных свечей на то, чтобы написать стихотворение «Тени», я не знаю и не могу сообщить. Без сомнения, она увидела бы в этом дополнительное доказательство хитрости и скрытности племянницы. Возможно, это, в самом деле, была хитрость. Не забывайте, что я всего лишь биограф Эмили, но не ее защитница.
В комнате Илзи Эмили застала Эвелин Блейк. Эвелин была втайне весьма раздосадована тем, что ее не пригласили на вечеринку к Китти Барретт, а Эмили Старр пригласили. Поэтому Эвелин, сидя на столе Илзи и покачивая обтянутой шелком ножкой на зависть девушкам, не имевшим шелковых чулок, была настроена враждебно.
— Как я рада, что ты пришла, надежная и любимая!— простонала Илзи. — Эвелин пилит меня все утро. Может быть, теперь она займется тобой, а мне даст передышку.
— Я говорила, что ей следует научиться владеть собой, — сказала Эвелин с добродетельным видом. — Разве вы не согласны со мной, мисс Старр?
— Что ты натворила на этот раз, Илзи? — спросила Эмили.
— Ох, у меня вышел сегодня утром грандиозный скандал с миссис Адамсон. Рано или поздно это должно было произойти. Я так долго хорошо себя вела, что дурное накопилось во мне в ужасном количестве. Мэри знала об этом, правда, Мэри? Мэри была совершенно уверена, что взрыв когда-нибудь произойдет. Миссис Адамсон сама начала ссору: стала задавать неприятные вопросы. Она всегда это делает... ведь правда, Мэри? Потом она начала отчитывать меня... и наконец заплакала. Тогда я дала ей пощечину.
— Вот видите, — сказала Эвелин многозначительно.
— Я не удержалась, — широко улыбнулась Илзи. — Я могла выносить ее нахальство и ее брюзжание... но, когда она заревела... она такая страшила, когда ревет... я просто дала ей пощечину.
— Думаю, после этого тебе стало легче, — сказала Эмили, твердо решив не выказывать никакого неодобрения в присутствии Эвелин.
Илзи разразилась смехом.
— Да, сначала. Во всяком случае, ее вытье сразу прекратилось. Но потом я почувствовала угрызения совести. Я, разумеется, извинилась перед ней. И я действительно раскаиваюсь... но, вполне вероятно, сделаю это снова. Если бы Мэри не была такой положительной, я не была бы такой ужасно отрицательной. Надо же мне хоть немного уравновесить ее благонравие. Мэри кроткая и смиренная, и миссис Адамсон постоянно ее третирует. Слышали бы вы, как она отчитывает Мэри, если та выходит куда-нибудь вечером чаще, чем раз в неделю.
— Миссис Адамсон права, — сказала Эвелин. — Было бы гораздо лучше, если бы ты тоже пореже ходила на вечеринки. Своим поведением, Илзи, ты вызываешь ненужные разговоры.
— Уж ты-то, во всяком случае, вчера вечером ни на какие танцы не ходила, не правда ли, дорогая? — уточнила Илзи, снова широко (и не без злорадства) улыбаясь.
Эвелин покраснела и, приняв высокомерный вид, промолчала. Эмили уткнулась в конспект, а Илзи и Мэри вышли из комнаты. Эмили хотелось, чтобы Эвелин тоже ушла. Но та не имела ни малейшего намерения оставить ее в покое.
— Почему вы не заставите Илзи вести себя как следует? — начала она раздражающе доверительным тоном.
— У меня нет никакой власти над Илзи, — холодно ответила Эмили. — Кроме того, я не считаю, что она ведет себя неправильно.
— О, моя дорогая девочка... вы же сами слышали, как она сказала, что дала пощечину миссис Адамсон.
— Миссис Адамсон это пойдет на пользу. Она отвратительная женщина: вечно плачет, когда у нее нет абсолютно никаких причин для слез. Это совершенно невыносимо.
— Ну, а как насчет того, что Илзи вчера опять пропустила урок французского, чтобы прогуляться вдоль реки с Ронни Гибсоном. Если она будет поступать так слишком часто, она в конце концов попадется.
— Илзи пользуется большим успехом у мальчиков, — сказала Эмили, зная, что Эвелин сама хотела бы пользоваться таким же.
— Но не у тех, у каких надо. — Эвелин сменила тон на снисходительный, инстинктивно чувствуя, что Эмили Старр не выносит, когда к ней обращаются снисходительно. — За ней вечно бегает толпа невоспитанный мальчишек... положительные, если вы заметили, не обращают на нее внимания.
— Ронни Гибсон вполне положительный, не так ли?
— Хм, а как насчет Маршалла Орда?
— Илзи не имеет никаких дел с Маршаллом Ордом.
— Еще как имеет! Она каталась с ним до полуночи в прошлый вторник... а он был пьян, когда брал лошадь в платной конюшне.
— Не верю! Все это неправда — до последнего слова! Илзи никогда не ездила с Маршаллом Ордом. — От негодования у Эмили побелели губы.
— Я слышала об этом от очевидца. Об Илзи повсюду ходят разговоры. Возможно, у вас нет власти над ней, но немного повлиять на нее вы ведь можете. Хотя... вы сами иногда совершаете глупости, не правда ли? Быть может, без всякого дурного намерения. Например, тогда, когда вы отправились на дюны возле Блэр-Уотер и купались там, раздевшись донага? Об этом знает вся школа. Я слышала, как брат Маршалла хохотал над этой историей. Скажите сами, моя дорогая, разве это не было глупо?
Эмили вспыхнула от гнева и стыда — и в той же мере из-за того, что Эвелин Блейк назвала ее «моя дорогая». То прекрасное купание при луне... как опошлили его эти люди! Она не станет обсуждать эту историю с Эвелин... она даже не скажет ей, что на них были нижние юбки. Пусть думает, что хочет.