Илзи взглянула на стог сена в углу маленького пастбища... и одобрительно рассмеялась.
— Но что скажет тетя Рут?
— Тете Рут нет никакой необходимости знать об этом. На этот раз я проявлю скрытность — и еще какую! К тому же, мне всегда хотелось провести ночь под открытым небом. Это всегда было одним из тех моих тайных желаний, которые казались мне совершенно неосуществимыми — при моих тетках и всех их вечных запретах. А теперь то, чего я желала, упало мне прямо в руки, как чудный подарок, брошенный с небес богами. Такая удача, что даже не верится!
— А вдруг пойдет дождь? — покачала головой Илзи; впрочем, план Эмили представлялся ей очень соблазнительным.
— Не пойдет... на небе никаких облаков, кроме вон тех — больших, пушистых, розово-белых, громоздящихся над Индейским мысом. Такие облака всегда вызывают у меня желание взмыть в небо на крыльях, словно орел, и потом кинуться с высоты вниз, прямо в них.
Взобраться на маленький стог оказалось совсем нетрудно. Они опустились на сено со вздохом удовлетворения, вдруг осознав, что устали больше, чем им прежде казалось. От сена, в котором были лишь дикорастущие душистые травы маленького пастбища, исходил неописуемо соблазнительный запах — такой, какого не может быть ни у какого культурного клевера. Им не было видно ничего, кроме необъятного неба, нежно-розового, кое-где пронизанного светом ранних звезд, да туманной кромки верхушек деревьев, окружающих пастбище. На фоне бледнеющего золота запада проносились темные силуэты летучих мышей и ласточек... мхи и папоротники за изгородью под деревьями источали нежные ароматы... несколько осин в уголке пастбища переговаривались звонким шепотом о лесных секретах. Девушки дружно рассмеялись — просто от озорной радости. Они вдруг почувствовали на себе действие первобытных, диких чар природы: белая магия неба и темная магия лесов соткали покров могучего волшебства.
— Такая прелесть кажется нереальной, — пробормотала Эмили. — Все вокруг до боли прекрасно. Я боюсь громко говорить — вдруг это чудо исчезнет. Неужели мы с тобой, Илзи, злились на того ужасного старика с его дурацкой политикой? Да ведь его не существует — во всяком случае, в этом мире. Я слышу, легкие, очень легкие шаги Женщины-ветра, бегущей по склону холма. Я всегда буду представлять себе ветер как живое существо. Она сущая мегера, когда дует с севера... одинокая искательница, когда дует с востока... смеющаяся девушка, когда приходит с запада... а в эту ночь она маленькая неприметная фея, приходящая с юга.
— Как ты такие штуки придумываешь? — спросила Илзи. Этот вопрос — по какой-то таинственной причине — всегда вызывал у Эмили раздражение.
— Я их не придумываю... они приходят ко мне, — отвечала она довольно отрывисто.
Илзи не понравился ее тон.
— Ради всего святого, Эмили, брось ты свои чудачества!— воскликнула она.
На секунду чудесный мир в котором Эмили жила в ту минуту, задрожал и заколебался, как потревоженное отражение на поверхности воды. Затем...
— Давай не будем ссориться здесь, — взмолилась она. — А то вдруг одна из нас столкнет другую со стога.
Илзи разразилась смехом. Никто не может рассмеяться и остаться сердитым. Так что их чудесная ночь под звездным небом не была омрачена ссорой. Некоторое время они шепотом беседовали о школьных секретах, мечтах и тревогах. Они даже поговорили о том, как когда-нибудь, вероятно, выйдут замуж. Конечно, им не следовало говорить об этом, но они поговорили. Илзи, судя по всему, оценивала свои матримониальные шансы несколько пессимистично.
— Я нравлюсь мальчикам как хороший друг, но мне не верится, что кто-нибудь когда-нибудь действительно меня полюбит.
— Чушь!— успокаивающе заявила Эмили. — Девять из каждых десяти мужчин влюбятся в тебя.
— Но мне будет нужен именно десятый, — хмуро возразила Илзи.
А затем они поговорили почти обо всем, что только есть в мире, и под конец заключили торжественное соглашение: какая бы из них ни умерла первой, она непременно появится перед другой, если только это возможно. Сколько таких взаимных обещаний было дано! И оказалось ли хоть одно выполнено?
Затем Илзи начала зевать и скоро уснула. Но Эмили не спала — ей не хотелось спать. Она чувствовала, что ночь слишком хороша, чтобы просто закрыть глаза и уснуть. Ей хотелось лежать без сна и наслаждаться, думая о самых разных вещах.
Эмили всегда оглядывалась на ту ночь, проведенную под звездами, как на определенную веху в своей жизни. Всё, что было в этой ночи, отвечало состоянию ее души. Эта ночь наполняла душу Эмили своей красотой, которую ей, Эмили, предстояло потом передать миру. Ей хотелось придумать какое-нибудь волшебное слово, которое смогло бы выразить эту красоту.
Взошла полная луна. Что это? Неужели старая колдунья в островерхой шляпе пронеслась мимо луны на помеле? Нет, это была всего лишь летучая мышь и верхушка болиголова возле изгороди. Эмили сразу же сочинила об этом стихотворение: его звучные строки сами собой вдруг зазвучали в ее голове. Больше всего она любила писать прозу... но и стихи всегда сочиняла охотно. В эту ночь верх одержала поэтическая сторона ее натуры, и все ее мысли слагались в рифмованные строки. Низко в небе над Индейским мысом висела громадная пульсирующая звезда. Эмили смотрела на нее и вспоминала детские фантазии Тедди о его прежней жизни на звезде. Эта мысль завладела ею, и вскоре в воображении она уже жила на какой-то счастливой планете, вращающейся вокруг той звезды — далекого, яркого солнца. Затем в небе зажглось северное сияние: потоки бледного огня... световые копья небесных армий... призрачные, неуловимые полчища, то отступающие, то приближающиеся. Эмили лежала неподвижно и в восторге следила за ними. Ее душа омывалась и очищалась в этой громадной сверкающей небесной купели. Она была высшей жрицей красоты и принимала участие в священных ритуалах, поклоняясь своей богине... и знала, что ее богиня улыбается ей.
Она была рада, что Илзи спит. Любое человеческое общество — даже общество самого дорогого и самого совершенного человека — было бы чуждо ей в те часы. Она была самодостаточна и для полноты блаженства ей не требовалось ни любви, ни дружбы, ни иных человеческих чувств. В жизни любого человека такие мгновения бывают редко, но, когда они приходят, существование становится невыразимо чудесным, словно смертное на миг становится бессмертным... словно человеческое на миг поднимается до божественного... словно вся уродливость мира исчезает и остается только безупречная красота... О красота!.. Эмили трепетала в исступленном восторге перед этой красотой. Она любила красоту, наполнявшую в эту ночь все ее существо как никогда прежде. Она боялась двигаться и даже дышать, чтобы не нарушить этот поток красоты, который лился в нее. Жизнь казалась чудесным музыкальным инструментом, из которого можно извлечь божественную гармонию звуков.
— О Боже, сделай меня достойной твоего послания... о, сделай меня достойной!— молилась она. Сможет ли она когда-нибудь стать достойной такого послания... осмелится ли она донести хотя бы часть очарования этого «божественного диалога» до мира корыстного торгашества и крикливых улиц? Она должна донести его... она не может скрывать его от других. Но услышит ли будничный мир... поймет ли... прочувствует ли? Да, но только если она оправдает божественное доверие и, равнодушная к порицанию и похвале, поведает то, что было ей открыто. Высшая жрица красоты... нет, она не будет служить ни у какого иного алтаря!
И в этом восторженном состоянии она уснула, увидела во сне, что она Сафо, бросающаяся в море с Левкадской скалы[63]... и, пробудившись на земле, увидела испуганное лицо Илзи, глядящей на нее с верхушки стога. К счастью, вместе с ней вниз соскользнула такая охапка сена, что она смогла сказать — хоть и без особой уверенности:
— Кажется, я все еще цела.
Глава 13
Убежище
Если вы заснули, внимая гимнам богов, пробудиться в результате бесславного падения со стога сена — чересчур резкое отрезвление. Зато это падение пробудило их как раз во время, чтобы они смогли увидеть восход солнца над Индейским мысом, ради которого стоило пожертвовать несколькими часами бесчувственного сна.