— Когда ты кончишь беседовать со своим домом, нам придется поторопиться, — предостерегла Илзи. — Надвигается гроза. Видишь те облака... и тех чаек. Так далеко от берега чайки залетают только перед бурей. Дождь может пойти в любую минуту. В эту ночь мы не сможем спать на стоге сена, друг мой Эмили.
Эмили медленно прошла мимо маленького домика, но продолжала с любовью оглядываться на него. Это был такой милый домик — с трапециевидными фронтонами, с крышей красивого темно-коричневого цвета, во всем его облике было что-то сердечное, говорившее о добрых семейных шутках и секретах. Она раз пять обернулась, чтобы взглянуть на него, пока они поднимались на крутой холм, и, когда домик наконец исчез из вида, печально вздохнула.
— Ужасно не хочется покидать его. У меня престранное чувство, Илзи... словно он зовет меня... словно я должна к нему вернуться.
— Не глупи, — сказала Илзи раздраженно. — Вот... уже дождик накрапывает! Если бы ты не торчала так долго возле твоего благословенного домишки, мы сейчас уже были бы на большой дороге и недалеко от жилья. Брр, ну и холодина!
— Ночь будет ужасной, — сказала Эмили тихо. — Ох, Илзи, где сегодня этот бедный мальчуган? Как я хотела бы знать, нашли ли они его.
— Прекрати!— рявкнула Илзи. — Ни слова больше о нем. Это кошмарно... это чудовищно... но что мы можем сделать?
— Ничего. Это самое ужасное. Кажется, что нехорошо продолжать заниматься своим делом и предлагать людям подписку, когда ребенка так и не нашли.
К этому времени девушки добрались до главной дороги. Остаток дня прошел не слишком приятно. Время от времени налетали обжигающе холодные ливни, а в промежутках между ними мир под свинцово-темным небом был неуютным, мокрым и холодным, со стонами и зловещими вздохами порывистого ветра. На каждой ферме, куда они заходили, им напоминали о потерявшемся ребенке, так как дома оставались только женщины и только с ними приходилось говорить о подписке: все мужчины ушли на поиски мальчика.
— Хотя теперь это уже бесполезно, — мрачно сказала одна фермерша. — Ну, может быть, только тело найдут. Столько времени прошло. Он не мог выжить. Я просто ни готовить, ни есть не могу — все думаю о его бедной матери. Говорят, она почти с ума сошла... и меня это не удивляет.
— А вот старая Маргарет Макинтайр, как я слышала, принимает это довольно спокойно, — отозвалась женщина постарше, которая, сидя у окна, сшивала кусочки лоскутного одеяла. — Странно, что она не разволновалась. Ведь маленький Аллан, похоже, был ее любимцем.
— О, Маргарет Макинтайр ни разу ни из-за чего не взволновалась за последние пять лет — с тех пор как ее собственный сын Нил замерз насмерть на Клондайке. Кажется, все ее чувства замерзли тогда вместе с ним. Она с тех самых пор немного не в себе. Уж она-то не станет тревожиться из-за внука... только улыбнется и еще раз расскажет, как она отшлепала короля.
Обе женщины рассмеялись. Эмили, с ее инстинктом рассказчицы, сразу почуяла интересную историю. Ей очень хотелось задержаться, чтобы узнать подробности, но Илзи призвала ее поторопиться.
— Мы должны идти, Эмили, а иначе нам ни за что не добраться в Сен-Клер до ночи.
Скоро они поняли, что добраться все равно не удастся. К закату до Сен-Клер оставалось еще три мили, и все предвещало бурю.
— До Сен-Клер нам не дойти — это точно, — сказала Илзи. — Дождь льет не переставая, и через четверть часа уже будет темным-темно. Лучше бы нам зайти в тот дом и попроситься переночевать. Дом с виду уютный и приличный... хотя место явно на отшибе.
Дом, на который указала Илзи — старый, выбеленный, с серой крышей — стоял на склоне холма среди ярко-зеленых клеверных покосов. К нему вела мокрая красная дорога, петляющая по склону. От берега залива дом закрывал густой еловый лесок, за которым в небольшой впадине виднелся туманный треугольник серого моря, покрытого белыми барашками волн. Долина, в которой поблизости от дома протекал ручей, зеленела темными от дождя молодыми елями. Сверху над домом и холмом нависали тяжелые серые тучи. Неожиданно на один волшебный миг сквозь их завесу прорвалось закатное солнце. Холм с клеверными лугами вспыхнул на мгновение невероятно яркой зеленью. Треугольник моря зажегся фиолетовым блеском. Старый дом блестел как белый мрамор на фоне изумрудного холма и чернильно-черного неба над ним и вокруг него.
Эмили ахнула.
— Никогда не видела такой красоты!
Она торопливо пошарила в своей сумке и вытащила «книжку от Джимми». Столом ей послужил столб ворот фермы. Эмили послюнила непослушный карандаш и принялась лихорадочно записывать. Илзи присела на корточки на плоском камне в углу изгороди и нарочито терпеливо ждала, когда подруга кончит. Она знала, что, когда на лице Эмили появляется такое выражение, как в эту минуту, ее невозможно даже силой сдвинуть с места, пока она не тронется в путь сама. Солнце скрылось за тучами и дождь уже начинался снова, когда Эмили со вздохом удовлетворения убрала свою книжку обратно в сумку.
— Я должна была записать это, Илзи.
— Неужели ты не могла подождать, пока доберешься до сухого места и записать свое впечатление по памяти? — проворчала Илзи, вставая с камня.
— Нет... тогда отчасти пропала бы его особая прелесть. Сейчас я уловила всю эту прелесть... и выразила самыми подходящими словами. Пошли... бежим наперегонки к дому! О, почувствуй запах этого ветра... нет в мире ничего подобного соленому морскому ветру... бурному соленому морскому ветру. Есть все-таки в буре что-то восхитительное. И есть что-то... где-то в глубинах моей души... что всегда поднимается и словно выскакивает навстречу буре... чтобы побороться с ней.
— У меня тоже иногда бывает такое чувство... но не сегодня, — сказала Илзи. — Я устала... и этот бедный мальчуган...
— Ох!— Это был возглас боли. Ликование и восторг Эмили исчезли. — Ох!... Илзи... я на миг забыла о нем... как я могла! Где же, где же он может быть?
— Мертв, наверное, — резко отозвалась Илзи. — Лучше думать так... чем предполагать, что он еще жив... и бродит под открытым небом в такой вечер. Идем, мы должны куда-то спрятаться. Буря разыгрывается не на шутку... это уже не кратковременные ливни.
Угловатая женщина в белом переднике, накрахмаленном так жестко, что он вполне мог бы стоять сам по себе, открыла дверь дома и пригласила их войти.
— О да, думаю, вы можете остаться на ночь, — сказала она довольно любезно, — если вас не смутит, что тут все немного кувырком. У хозяев беда.
— О... извините, — запинаясь, выговорила Эмили. — Мы не хотим мешать... мы пойдем в какой-нибудь другой дом.
— О, вы нам не помешаете, если мы не помешаем вам. Тут есть комната для гостей. Милости просим! Куда вы пойдете в такую бурю? Поблизости нет других домов. Я советую вам остаться здесь. Я приготовлю вам поужинать... я живу не здесь... я просто соседка... пришла немного помочь хозяевам. Холлингер моя фамилия... миссис Джулия Холлингер. Миссис Брадшо второй день в ужасном состоянии... вы, может быть, слышали о ее мальчике.
— Это здесь он... и... его... нашли?
— Нет... и никогда не найдут. Я не говорю этого при ней... — Миссис Холлингер бросила быстрый взгляд через плечо в переднюю. — Но мое мнение, что он попал в полосу зыбучих песков у залива. Вот что я думаю. Входите и раздевайтесь. Надеюсь, вы не против поесть в кухне? В комнате холодно: там еще не поставили чугунную печку на зиму. Но очень скоро придется ее поставить — если будут похороны. Хотя, я полагаю, похорон не будет, если он попал в зыбучие пески. Нельзя же устраивать похороны, если нет тела, правда?
Все это звучало очень мрачно. Эмили и Илзи охотно ушли бы в другой дом, но за окнами уже бушевала буря и темнота, казалось, лилась из моря на изменившийся мир. Девушки сняли насквозь мокрые шляпы и плащи и последовали за миссис Холлингер в кухню — чистенькую и старомодную, казавшуюся довольно веселой в свете лампы и отблесках горевшего в очаге пламени.