Рейс был вечерним, поэтому у них была возможность прогуляться и пообедать. Сережа сразу взял с собой маленькую дорожную сумку, по его уверениям, она была легкой и не мешала во время прогулки. За час до предполагаемого отправления в аэропорт они вошли в торговый центр, чтобы банально посетить туалет. Когда Эмили вернулась, брат ждал её у эскалатора и держал в руках две бутылки. Протянул ей одну со словами:
— Свежевыжатый. Осторожно, у них крышки неплотно сидят.
Поблагодарив, девушка отпила треть. Еще какое-то мизерное время прошло в разговорах у фонтана, а потом Сергей вызвал такси.
— Может, в порядке исключения проводишь меня? — спросил как-то странно.
— Не могу себя заставить поехать в аэропорт, — отвечает, ощущая какое-то несвойственное головокружение.
— Давай, хотя бы до дома довезу? Еще десять минут побуду в твоем обществе.
Ну, на это ей сказать нечего. Поэтому вскоре они присаживаются в машину. Девушка ощущает себя крайне необычно. Будто разом иссякла. Переутомилась. Вновь отпивает апельсиновый сок и пару раз глубоко вдыхает. Смутное воспоминание о том, что ей надо было сделать что-то важное, воспринимается затуманенным мозгом не особо бойко. Но Эмили совершает усилие и всё же допытывается до сути…
— Я прошу тебя не обижаться, — достает из сумки заранее приготовленный конверт с очень крупной суммой. — Здесь я собрала…кое-что…это мои деньги. Пожалуйста, не отказывайся. Я хочу помочь.
— Да, золотце, конечно. Ты очень поможешь.
Она не могла сосредоточиться, плыла в пространстве. Спать не хотелось. Это что-то иное. И тело немеет. Хотя двигаться еще получается.
Так что сказал Сережа? Неужели…правда? Принял? Так легко?..
Вот и славненько.
Чудесно.
Это же так хорошо…
Пребывая в замедленной съемке кино, Эмили наблюдала, как он выуживает из ее сумки паспорт, в который вкладывает белый прямоугольный лист, а затем убирает в карман своей куртки. Куда поместил и тот самый конверт. Почему-то это не вызывает вопросов. Ей, в принципе, сейчас ничего не хочется говорить. Она просто рада, что всё так замечательно сложилось…
Легкость окутывает её всю. Безмятежность заставляет блаженно улыбаться, глядя в глаза, так похожие на собстенные.
— Здорово, что ты меня нашел, — шепчет, с трудом выговаривая слова. — Спасибо тебе…
И он улыбается в ответ.
Как же прекрасно… А из окна видно море. Трасса нескончаема. Похоже на дорогу в аэропорт. Удивительно…
Красиво.
Глава 37
«Друг — это тот человек,
который приходит, когда все уходят…»
Неизвестный автор
Оскомина во рту стала привычной. Сопровождала его вот уже почти месяц. Едкая горечь, въевшаяся в само существование мужчины, никак не желала оставить хотя бы на мгновение. Голова дробилась на части от мыслей, и теперь он часто страдал сильнейшими болями, от которых спасался спазмолитиками. То есть, подходил к проблеме поверхностно, ибо прекрасно знал — источник «погасить» невозможно.
Марселю казалось, каждая извилина мозга до отказа наполнилась вопросами, а главный из них читался на лбу, словно светящееся табло: как он это всё допустил?!
Ладно, Эмили…она молодая и неспособная представить последствия девочка. А он? Их связь — это бомба замедленного действия. И её взрыв, так или иначе, зацепит своей волной огромное количество людей. Масштабно. Катастрофически.
Это было непозволительно. Нельзя было допускать такого развития событий. Ведь Марсель мог держать себя в руках столько времени! Еще с начала лета, когда увидел девушку на своей помолвке. Но это Рождество…её стремление «стать женщиной» с кем-то другим ему назло… Нет, кого он обманывает? Стоило представить такой расклад, и вспышка злости затмевала разум расплывающимся красным пятном. Чтобы чужие руки прикасались к ней?..
Когда в вечерней тишине квартиры раздалась трель, мужчина спокойно выдохнул и встал, поспешив открыть. Да, это давно должно было случиться.
— Привет, проходи.
Широко распахнув дверь, он отступил, впуская Ваграма внутрь.
Друг окинул его недобрым взглядом, затем стремительно двинулся по коридору вглубь дома. Марсель последовал за ним, но не успел перешагнуть через порог гостиной, его жестким ударом припечатали к стене с утробным рыком:
— Я, бл*дь, не знаю, что ты такого должен сказать, чтобы желание прикончить тебя исчезло! Клянусь, я пытался с собой договориться! Бл*дь! Марс! Это же… Почему?! Почему именно она?!
А что он мог сделать?.. Не чувствовал ничего, расслабив тело и позволяя другу высказать чистую правду, применяя силу. Ему нужно спустить пар, раз реакция до сих пор такая острая. Не зря же прошло столько времени, прежде чем тот пришел требовать ответа…
Вот только…глаза Ваграма… Будто резали на куски и без того истерзанную душу. Единственный и последний раз он смотрел на него так в юности, когда узнал про наркотики. С нескрываемым презрением, осуждением, собственной болью, которую может испытывать близкий человек за кого-то, кто дорог, но сбился с пути и не хочет внимать истину. А тогда Марсель был молод и максимально самоуверен, считая, что друг, — которой даже не друг, а брат, — слишком драматизирует. Повздорили, чуть не подрались. Ему был поставлен ультиматум, и, естественно, в результате выбор сделан не в пользу крепкой дружбы. И они не общались. Только присутствие Ваграма, незримое и такое нужное, чувствовалось всегда. И выручал он Марселя из передряг молча, хладнокровно, как само собой разумеющееся. Без единого слова. Спустя несколько лет бойкота они помирились лишь в больнице после аварии. Нет, тот ничего не произнес. Тяжелым взором просканировал неподвижную тушу, прикованную к койке, и просто покачал головой. Там и так всё было ясно. Мой брат не всегда прав, но он всегда мой брат.
А сейчас…всё было хуже. Посягнули на святое. Честь девушки. И еще какой девушки!
У Марселя не было и не могло быть оправданий. Очевидное и неизбежное он готов принять смиренно. А именно — осуждение, ярость, даже ненависть Ваграма.
— Сука! Это же просто ох*еть, какой финт судьбы! Я тебе её доверил! Вся семья с радостью приняла мое предложение оставить Эмили под твоим надзором. Два этажа — ты иногда следишь за тем, чтобы с ней всё было в порядке. Потому что ребенок уязвим, с ним что-то не так! А ты…
Дальше шла демонстрация виртуозного владения нецензурной составляющей русского языка. И всё это время Ваграм продолжал трясти мужчину за грудки, ударяя по холодной каменной поверхности. А потом вдруг замолчал и саданул кулаком в стену несколько раз подряд. Марсель заметил, как заалели костяшки пальцев на его руке. Поскольку теперь свобода не была ограничена, он направился в кухню и принес лед. Ваграм невидящим взглядом уставился на пакетик с кубиками, но не стал возражать, когда тот прижали к его пострадавшей конечности.
— В первую очередь я виню себя. Схожу с ума. Не могу смотреть на Лали. Будто предал всех, особенно её.
После этих слов Марсель непроизвольно замер. Если бы его ударили под дых…наверное, было бы даже легче, чем сейчас.
Никогда он не задумывался над вопросом с такого ракурса. И это открытие добило его окончательно. Они каким-то странным образом оба одновременно рухнули на диван. Опустошенные.
Это я предатель. Только я.
В воздухе висел аромат такой безнадеги… Со стороны вся ситуация выглядела непостижимо грязно. Казалась отвратительно пошлой и неприемлемо развратной.
— Как долго?..
Голос Ваграма звучал непривычно сломлено. Глухо, потерянно.
Новая порция горечи тут же была выброшена в кровь. Марсель уронил голову на ладони и подался вперед.
— Два месяца.
Только…к чему этот вопрос? Разве сроки что-то меняют?
— Хотя бы буду знать, что ты обманывал меня не всё это время… П*здец, конечно. Что я несу?! Какая, на х*й, разница?! Ты тра… — запнулся. — Ты спал с Эмили! Да меня от одной этой мысли воротит…