Как ты до этого докатилась, Эмили? Серьезно? Хотела умереть вот здесь и сейчас? Какой стыд…
— Я устала быть слабой, — выдает сипло, — больше не будет жалости к себе. Никому не позволю причинять мне боль… Хватит.
Правду говорят, пока сам не захочешь, не сможешь излечиться.
Сколько всего Эмили перепробовала на своем веку? Считая, что внешние факторы уничтожают её сущность, она не может не концентрироваться на разъедающих нутро фактах. Медикаментозные — не помогали. Не медикаментозные — тоже. Ей пророчили расставание с паническими атаками за одно лишь занятие, при условии, что у пациента соответствующая «интеллектуальная» подготовка. А её не было как таковой. И приходилось по десять занятий «подтягивать». И это тоже в конечном итоге не работало. Лео водил ко всяким известным специалистам. Все пытались. Но твердили — надо захотеть.
Кажется, только сейчас стал понятен смысл этих слов.
Эмили смотрела на себя и наполнялась необузданной энергией. Правда, надоело. Не будет больше слез.
Она была уверена, что пережитое только что состояние никогда не повторится. Просто уверена — и всё тут. Это был последний уровень, и этот уровень пройден. Видимо, следовало соприкоснуться со смертью, чтобы осознать, как хочется жить. Прямо как в песне… Банально до скрежета. Но девушка действительно почти согласилась отправиться на тот свет, принимая это за спасение. Только вот…это — трусость. Самая настоящая. Гадкая, отвратная и презрительная.
Туман рассеялся. В голове всё прояснилось. Так дальше жить нельзя. Глупо прожигать дни молодости в самобичевании. Сию же секунду надо решиться на главное. А именно — прощение. В первую очередь — своё собственное. Простить себя. За опрометчивую растрату драгоценного здоровья и невосполнимого времени. Простить и сделать шаг дальше.
Эмили несколько секунд изучала свои черты, словно видела впервые.
Да, она была готова.
* * *
— Расскажи мне, кто я.
Отец опешил, хмуро тряся головой. Густые брови сошлись на переносице, делая его суровее и старше. Вообще, после Артема…все действительно несколько постарели. У мамы тоже пролегли глубокие морщины, которых раньше не было.
— Папа, — произносит с нажимом, — я знаю, что родилась от любовницы.
Девушка мысленно похвалила себя. Голос ни разу не дрогнул. Вообще, за последние полтора часа, пока расправлялась с документами в клинике, разговаривала с врачом и добиралась до «Жемчужины», поняла, что пути назад нет. Это и есть принятие своего взросления. Смелость появилась из каких-то ранее неведомых недр. Она говорила твердо. И была намерена достойно выслушать весь рассказ.
Глава их некогда образцовой семьи заметно побледнел. Какое-то время всматривался в дочь немигающим растерянным взглядом, затем с тяжелым вздохом откинулся на свое кресло, ослабляя узел галстука.
Ещё один пытливый взор в сторону младшей, и мужчина потирает виски, обреченно кивая. Здесь и лишних вопросов не нужно было. По воинственному настрою Эмили было ясно, что выхода нет. Надо говорить. Да и не особо важно, когда и как узнала. Уже не важно.
Лаконично и сухо ей поведали историю, результатом которой стало её рождение. Настойчивость студентки, поддавшийся мужчина, новость о беременности, выкуп ребенка, которой не интересовал родную мать. Совершенно, причем. Инсценировка родов законной жены, беспрекословная любовь к новорожденной малышке, словно она действительно рождена ею…
Три минуты. Вот в столько уместилось повествование, избегаемое ею пять лет. Три минуты!
И теперь Эмили чувствовала себя…никак. Ни лучше, ни хуже. Просто никак. Словно это лишь данность, как и то, что солнце — это звезда.
Большой мыльный пузырь лопнул, позволяя смотреть на мир четко и ясно.
— Ты хочешь её найти? — настороженно подается вперед отец.
— Кого? — задумавшись, не уловила сути девушка.
— Родную мать…
— А разве она куда-то пропала? Насколько я знаю, — кидает взгляд на экран телефона, — в эти часы моя родная мать готовит обед дома. Очень вкусно, между прочим. Надо заскочить опробовать…
Мужчина опешил от такого ответа. Ещё больше растерявшись, развел руками, выдавая свою беспомощность, мол, я не понимаю. А где крики и обвинения? Где истерики и клятвенные обещания никогда не прощать?
— Мне некого искать, папа.
Эмили встала. Взглянула ему в глаза и оповестила:
— Тина рожает через несколько недель. Я уезжаю к ней. Пробуду месяца два-три, помогу с малышкой. Как раз за этот период смогу всё уложить в своей голове. И после…когда вернусь…мы поговорим. Не сейчас.
Впервые за прошедшие годы у неё появилось желание обнять его. Впервые. По-настоящему.
Но девушка не смогла. Махнула на прощание и вышла.
Надо сказать, очень удачно. Поскольку у лифта встретила Ваграма — бессменного властителя «Radiance». После удивленного короткого приветствия зять осторожно взял её за локоть и отвел в сторону.
— С тобой всё в порядке?
— Вполне. Благодаря бдительности твоего друга. И твоей.
Ей показалось, или Ваграм Тигранович слегка смутился?..
— Давай так, — весело улыбнулась девушка, — я забываю твою двойную игру с лишением меня финансирования и дальнейшей помощью с работой, а ты взамен сделаешь для меня кое-что.
Он прошел по ней оценивающим взором, в котором читалась доля восхищения, но изумления всё же было в разы больше.
— Неужели за сутки возможно так повзрослеть? Я ожидал поникшую и зареванную девочку, которую жестоко обманули…
— Девочка сама виновата. Я, кстати, поговорила с отцом.
Теперь Ваграм даже рот приоткрыл, уставившись в немом ступоре.
— Да, вот так, — не сдерживается Эмили при виде этого зрелища. Не очень-то и просто выбить из колеи такого мужчину. — Что по поводу моей просьбы?
— Просьбы? — оживает тот. — Или условия? Это, малышка, знаешь ли, чистой воды шантаж!
Улыбаются друг другу тепло и открыто. И после кивка зятя девушка озвучивает свое желание:
— Во-первых, верните мне деньги, которые забрали у Сергея. И не надо оглашать эту историю. А, во-вторых, как бы сложно это ни было, не рассказывай Лали о нас с Марселем. Я на пару месяцев уезжаю. Когда вернусь, сама поговорю с ней.
Упоминание имени мошенника заставило вмиг окаменеть лицо Ваграма.
— Ты хорошо подумала обо всём, Эми?
— Как никогда.
Еще один обмен понимающими взглядами. Это будет очередная маленькая тайна.
— Уговорила. Уступаю тебе, Облачко. Если обещаешь, что всё наладится.
От его этого «Облачко» щемит в груди. Вспоминается «тучка» Марселя. Дикая неуемная потребность в нем…и невозможность это осуществить.
— Уже наладилось, — она обнимает Ваграма за плечи, прощаясь, — всё же, ты зачетный мужик, Ротинянц. И мой любимый зять.
Ответом ей служит заливистый смех. Ей вдогонку шутливо грозят пальчиком, на что Эмили лишь шире улыбается.
Ещё парочка не совсем приятных, но неизбежных разговоров, и тяжелый груз окончательно исчезнет. И освободит место живым эмоциям, которые блокировались годы напролет. К н и г о е д . н е т
Разрешить себе жить.
Вот самое правильное решение для каждого человека.
Тихо постучав в дверь, девушка вошла в кабинет и замерла. Боже, как же они похожи…
— Здравствуйте, Аргам Никогосович. Можно?
Мужчина отрывается от бумаг, лицо его озаряется искренней теплотой.
— Привет, дочка. Нынче у молодежи так быстро получается выздороветь. Еще утром Амина причитала, что ты внезапно заболела…
Лукавый подкол достигает своей цели. Эмили краснеет. Не ведать же ему истинный расклад дел…
— Садись. Что случилось?
— Я хотела с Вами поговорить. Честно, немного побаиваюсь бурной реакции Амины, поэтому сразу сюда и пришла. Я уезжаю. Соответственно, увольняюсь. Уверена, мне быстро подберут замену. У нашей управляющей выдающиеся таланты…
— Вот как, значит? А куда уезжаешь? — учтиво интересуется.
— В Москву. К друзьям. Надолго.
— К друзьям? — хитро щурится. — Или…к другу?
Потом раздается низкий хохот.