Эмили передала им крупную сумму денег — ту самую, что когда-то вручила Сергею. Просила друга повременить с работой, оставить хотя бы одну из позиций. Но он ни в какую! И объяснял так ладно, мол, ведь не только ради зарплаты, а еще и опыта набираться. Ну просто образцовый будущий врач! Гордились им, конечно, все, но и за здоровье безумно переживали…
С Милей-младшей, как её полюбовно называла Тина, сложностей не было. Малышка была достаточно спокойным ребенком, не доставляла лишних хлопот. Но, естественно, требовала внимания, сил и терпения. Иногда душа разрывалась вместе с детским плачем. Как понять, что именно в этот момент нужно крохе? Она беспомощная, малюсенькая. Её хочется оберегать, целовать, тискать. Но воспитание и уход за малышом — это не только эйфория, но и ответственный труд.
Билет был куплен, вещи почти собраны. Оставалось меньше суток до вылета. Эмили возилась с тезкой, с которой, прочем, у них всё же была разница в последней букве имени, и причитала, что теперь не сможет без неё жить. Обещала часто приезжать. И звала в гости друзей.
— Морской воздух очень полезен! — дразнила, легонько прикусывая детские ножки, принимающие воздушные ванны.
— Попытаюсь уговорить Лео и приехать осенью, — пообещала Тина.
Девушка просила её не провожать. В этом плане ничего не изменилось. Аэропорты…ну, не любит она их, и всё тут!
Прощалась тяжело, слишком привыкла к жизни с друзьями.
Но надо было возвращаться.
К той, другой жизни, где надо прикидываться стойким оловянным солдатиком, находясь в безбожной близости к нему, любимому мужчине. Ставшему чужим мужем.
Глава 42
«…моя хрупкая девочка делает вид,
что душа не охвачена мглой.
но, где больно, как ни скрывай — болит.
поделись
этой болью
со мной».
Неизвестный автор
Эмили оглядывалась по сторонам и не верила своим глазам. Погром был настолько чудовищным, что с трудом верилось — это дело рук одной единственной девушки. Её сестры. Содранные обои в детской. Перевернутая повсюду мебель, осколки разбитых вещей…
Появилось стойкое ощущение, что она стоит на руинах брака Иветы и Давида. Душу саднило, словно кто-то старательно царапает её наждачкой. Как такое возможно? Чтобы рухнул союз, история которого начиналась так красиво! Чтобы крепкие образцовые отношения распались так…неподобающе безобразно и скверно?
Девушка и сама не знала, зачем пришла сюда. После печального повествования Лали о том, что произошло, нестерпимо, прямо до зуда в теле, захотелось взглянуть на бывшее семейное гнездышко. Опять же, к чему? По необъяснимым причинам.
Оказывается, Ивета подала на развод. И их развели, никто об это даже не знал. И спустя несколько дней после получения официального документа, сестра потеряла самообладание. Её нашли без сознания посреди учиненного бедлама спустя сутки, в течение которых та не выходила на связь. А ведь всё это время, пока Эмили отсутствовала, но постоянно созванивалась, у неё не возникало сомнений в стабилизации её состояния. Наоборот, Ивета даже выглядела лучше, была деловой, нет — деятельной. Стала выходить из дома по каким-то своим вопросам. А тут раз…и…значит, вот так феерично она ставила точку в своем браке.
Почему?.. Да разве эта упрямица расскажет? Всё в себе… Не дай Бог, на её безупречную репутацию падет тень… И что в итоге?
Больно. Нестерпимо. Что же творится у неё внутри?
Девушка стиснула кулаки, а затем грубым резким движением смахнула слезы с щек.
Интересно, куда подевался её непутевый муж? Пардон, бывший. И почему никому не сказал?! Его-то точно поставили в известность с самого начала!
Злость постепенно перетекла в необузданную ярость. Не контролируя свои разрушительные эмоции, Эмили несколько раз пнула мужской ботинок, сиротливо валяющийся в коридоре, прежде чем выйти из квартиры, с грохотом захлопнув дверь.
Села на скамью во дворе и горько разрыдалась. Находиться в помещении больше не могла. А дома показывать свою жалость ни в коем случае нельзя. Вот и ярый пример того, что любовь — не панацея. Потому что у этих двоих были такие мощные чувства, срывающие тормоза, что все вокруг завидовали белой завистью. Красивая пара сильных самодостаточных людей. И вот такой плачевный конец. За сестру вдвойне обидно. После пережитых испытаний, казалось, они должны сплотиться, быть единым целым. Ведь такое горе…больной ребенок, которого больше нет. Но и семьи больше нет!
Вдоволь наплакавшись, Эмили кое-как привела себя в порядок и отправилась в университет. Надо было договориться о досрочной сдаче сессии. Ивета хотела уехать в Тбилиси, сбежать из Сочи, а девушка была решительно настроена сопроводить её и остаться столько, сколько потребуется, чтобы поддержать. Так погрязла в трясине собственных переживаний, что теперь стыдно от того, как упустила терзания сестры. Да, может, и не смогла бы предотвратить грандиозного срыва, но хотя бы была рядом! А это важно, черт возьми, важно! Чтобы близкие были с тобой в тяжелые минуты!
К счастью, в деканате ей не отказали. Удивились, конечно, что студент готов за три дня сдать такое количество предметов, но препятствовать сему рвению не стали. Бегать по преподавателям и согласовывать время — задача не из легких. И на неё ушло несколько часов.
Было странно возвращаться в отчий дом и ужинать практически прежним составом. За столом не хватало только Лали. Средняя была мрачной и почти ничего не ела, ковыряясь в своей тарелке. На неё невозможно было смотреть без боли. Челюсть сводило. А ничего сказать нельзя. Зато младшая, как и раньше, была в ударе, чем изумила родителей. Прежняя Эмили, щебетавшая без умолку, рассказывающая о Лео, Тине, маленькой Эмилии. Взгляд отца был настороженным. Конечно, он ждал подвоха. После того разговора они больше не контактировали. И сейчас девушка со стыдом думала о том, что творится у него в голове, как мужчина накрутил себя…снова постарел…
Ивета очень рано отправилась спать.
Эмили, убирая посуду, сообщила маме о своих намерениях:
— Ты с ней поехать не можешь, потому что нужна здесь Лали с детьми, без тебя она не будет спокойно работать. А папе, естественно, нельзя оставлять свой пост, это слишком важно. Зато я свободна. Уже договорилась, к концу недели сдам сессию, и в выходные мы уедем. Бабушка с дедушкой обрадуются, как раз лето впереди, солнышко, грузинский колорит. В общем, думаю, смена обстановки пойдет на пользу, да и не зря же она сама хочет туда сорваться…
Женщина окинула её пристальным, слишком пристальным взглядом. Какое-то время молчала, машинально раскладывая продукты, а потом неожиданно плавно опустилась на краешек кухонного дивана и вздохнула.
— Ты когда успела повзрослеть, моя девочка?
Девушка вдруг поняла, вот он — подходящий момент.
Присела на корточки перед ней, а затем и вовсе плюхнулась на филейную часть, после чего уткнулась подбородком в мамины колени и доверчиво уставилась ей в глаза исподлобья.
— Твоя же, мам?
На макушку опустилась теплая рука, несколько раз погладившая по голове. Материнский взор наполнился бескрайней любовью. Океаны не шли ни в какое сравнение с этой самой любовью по масштабам и наполненности. Ни что не шло в сравнение.
— А чья же ещё, глупышка? — улыбка озарят родные черты.
— Могла бы быть чужой. Но ты меня спасла, приняв в семью, — берет свободную ладонь и осыпает множеством мелких поцелуев. — Я тебя очень люблю, мамочка. Ты невероятная женщина, совершившая подвиг. Я всегда буду тебе бесконечно благодарна. О лучшей маме просто невозможно мечтать. Очень люблю. Клянусь, я тебя никогда больше не обижу. Прости…
Та оцепенела от этих откровений, сидела неподвижно, ошарашенно вглядываясь в дочь.
Которая теперь знала.
Эмили, растерявшись, стала сбивчиво рассказывать о том, что услышала всё случайно, и много лет это не давало ей покоя, и именно тайна рождения стала причиной изменений в её поведении и дальнейшего отъезда в Москву. А потом резко замолчала. Проворно вскочила и обняла её, уткнувшись в шею. Зачем все эти лишние слова? Мама и так поймет.