Какая ирония судьбы. Стоило ему понять, что она для него значит, как бесценна, важна, до одури необходима… Как оживила своей нетривиальностью, наполнила его жизнь яркостью, искренностью, смехом и желанием любить… Стоило поверить, что и у него есть шанс быть по-настоящему счастливым… Источник всех этих перемен вдруг погас, решив ретироваться.
Наигралась.
Да, видимо, поняла, как с ним тяжело. Её нельзя осуждать или обвинять.
Пожалуй, немного поразмыслив, мужчина всё же понял Эмили.
* * *
Кто бы мог подумать, что недомогание, на которое Марсель благополучно махнул рукой, спустя время может вылиться в воспаление легких, да ещё и с опасными осложнениями в виде отека, требовавшего госпитализации. В это верилось с трудом, но болезнь скосила его вплоть до невозможности самостоятельно справлять нужду. Загреметь в больницу по собственной глупости и проваляться пару дней в реанимации — это апогей безответственности и пренебрежения собственным здоровьем. Спасибо, хоть жив остался…
— Да уж, умеешь ты держать в тонусе, — оглядывает его мрачным взором Ваграм, пришедший проведать, — тридцать пять лет мужику…
— Самому-то сколько? — после очень долгого времени нахождения в беспамятстве, Марсель был бесконечно рад даже этим подтруниваниям.
Говорилось с трудом, тяжесть всё еще давила на грудную клетку. И, как ему сказали, восстановление будет долгим, поскольку он запустил всё, что можно было, теперь легко не отделаться.
— Надрать бы тебе зад за беспечность, Марс. Как можно быть таким долбо*бом, чтоб вот так, — обвёл пространство палаты, — вляпаться. Мы все второй раз почти похоронили тебя. Закругляйся. Хватит приковывать к себе внимание, что за комплекс неполноценности, диктующий такие жертвы?
Пусть последнее и было шуткой, но друг прав, и Марсель ощущал стыд перед всеми. Вот так нелепо вновь балансировать на грани жизни и смерти…весьма не красит.
— Спасибо Нелли, иначе… Даже думать не хочу. Сволочь ты, Бавеянц.
Да, спасибо Нелли.
Которую он игнорировал несколько дней, не отвечая на звонки. Просто не мог. Мысли занимала та, другая, что «наигралась».
А девушка взяла и явилась к нему в квартиру, обнаружив полуживого Марселя на кровати с ослабшим дыханием и едва ли достаточно вменяемым, чтобы вести диалоги. Быстро оценив ситуацию, вызвала скорую, и пока они дожидались её, мужчина заговорил. Превозмогая боль, бессилие и туман в сознании, почти шепотом попросил прощения:
— Прости. Не будет никакой свадьбы. Ни тебе, ни мне это не нужно. У нас крепкая дружба. И только. А я…
И почувствовал себя последним мерзавцем, когда эта невероятная молодая женщина сжала его пылающую ладонь:
— А ты…влюбился.
Лучше бы дала по морде, закричала, высказалась, окунула в грязь. Это было бы честно. Да разве она такая?.. Слишком рано ставшая мудрой, мягкая, рассудительная, необыкновенная. Нелли действительно понимала. И от этого становилось хуже, ещё паршивее.
— Это здорово, Марс, правда, — улыбается светло, без тени обиды, — ты заслужил. Я справлюсь. Да, немного неприятная ситуация вышла. Скорее, меня волнует то, как это всё надо будет объяснять, но в итоге ты ведь будешь счастлив. А это самое главное. После всех бед, испытаний и горечи ты получил вознаграждение.
Ой, ли.
Сам себе омерзителен. Заварил кашу, аж тошно. Задел ненароком такое количество людей — не стоит забывать об обеих семьях. И её. Пусть и такую понимающую, но явно не достойную столь скверного исхода.
Сдохнуть хочет от этого самого «понимания» Нелли. Ей-богу, кровавая расправа перенеслась бы им намного спокойнее.
Вот Эмили… Эмили бы хорошенько врезала ему, не оставила бы содеянное без расплаты. Ревнивая, эмоциональная, живая. Уж она-то точно не стала бы ничего «понимать»…
Только где сейчас Эмили?.. Во что играет?..
Дальше всё слилось в одно темное пятно, и мужчина окунулся в мрак.
Успели, спасли, и опять он в неоплатном долгу перед Нелли. Это грызет его.
Спустя полчаса Ваграм засобирался уходить. И прочел мысли Марселя — не иначе, потому что снисходительно выдал:
— Ну, давай. Спрашивай.
А мужчина уже просто устал удивляться тому, насколько проницателен его друг.
— У неё всё в порядке?
— Мне бы хотелось, чтобы ты интересовался непосредственно у Эмили.
— Представь себе, мне бы тоже.
— Не бурчи, ладно. Да, у друзей, как и говорила. Вся в заботах о новорожденной девочке. Что делать будешь?
Он лишь пожал плечами. А что делать, если ей ничего больше не нужно?
— Понятно, ещё не оклемался. Придешь в себя — решишь. Бывай.
Короткое рукопожатие, и палата пустеет.
Дальнейшее напоминает настоящий день сурка. Люди в белых халатах, капельницы, таблетки, посетители и очень редкие прогулки по коридору. Всё унылое и серое. Несмотря на то, что на улице во всю властвует весна. Марсель провёл в больнице чуть больше месяца. Не соврали, долго лечили. А дома почти столько же надо было восстанавливаться.
Май уже давно вступил в свои права, а ему до сих пор настоятельно рекомендовали не увлекаться физическими нагрузками. Подождать еще несколько недель. Это убивало. Напоминало ему время после аварии. Передергивало от воспоминаний. Заставляло ненавидеть себя вновь и вновь. Он предпочел вернуться загород. И не совсем точно мог определить, правильно ли поступил, учитывая, что теперь всё напоминало здесь Эмили. На кузницу вообще не заходил. Иначе свихнулся бы, вспоминая, как яро брал её там, забывшись.
Но однажды не выдержал. Сорвался и поехал в квартиру, где она жила. Сошел с ума в попытке прикоснуться к любому ничтожному предмету, принадлежавшему ей. Как одержимый, гнал, чтобы поскорее добраться до эфемерного образа, что лелеял в сознании. Который старательно отгонял, потерпев сокрушительное фиаско.
Подыхал без неё.
Лукавая улыбка, тонкие пальчики, звонкий смех. Глаза. Её глаза. Везде эти глаза. Моська глазастая. Красивая до одури. Неповторимая. Подарившая себя. Отнявшая. Как только смогла? Как посмела сделать его таким зависимым? Разбить вдребезги размеренное существование, дать вкусить истинное наслаждение, а потом лишить…
Марсель не знал, на кого из них двоих злился больше. До этого здраво мыслить не позволяли препараты, слабость и апатия. Но теперь, оглядываясь назад и вспоминая её дикое дыхание и сбивчивый шепот… Не может всё это вдруг пройти бесследно. Не может.
Сам не понимал, что именно искал, но ворвался в помещение и вдруг замер. До сих пор пахнет ею. Невероятно. Ринулся в спальню, открыл шкаф и с маниакально изощренным удовлетворением протянул руку к висевшим вещам. Впрочем, так же резко её и отдернул, ужаснувшись тому, что творит.
Рухнул на постель и потер лицо ладонями.
Докатился. Браво. Фетишистом заделался?
Взгляд упал на прикроватную тумбочку. На ней лежала какая-то книга, обложка которой претендовала на антикварный стиль. Зачем-то взял её и раскрыл на середине, удивленно уставившись на абсолютно пустые белые листы. Странно…
Вернулся к переплету, внимательно изучил, а уже затем вновь открыл, но уже на первой странице.
Дневник. Понял, наткнувшись на размашистый почерк. Неправильно читать это. Но глаза уже зацепили заглавие. И остановиться Марсель попросту не смог:
«День, когда я стала твоей.
Мне кажется, я ждала больше, чем эти пять лет. Век, не меньше. Правда. Ожидание в любви измеряется совершенно иными системами. Безжалостными и беспощадными. Я теряла и вновь обретала надежду. Придавалась мечтам и сталкивалась с острыми пиками действительности, об которые эти самые мечты и лопались, словно пузыри. Сумасшествие. Едва ли меня можно назвать нормальной или близкой к адекватности. Мне дано умирать и воскресать в этих чувствах. И ночью я окончательно в этом убедилась. Никогда не будет покоя. Но больше не пугает это осознание.
Я твоя.
Никто не поймет, сколько это значит для истерзанной души, рвущейся к человеку, отталкивающему её из раза в раз.
Но ты принял меня, пусть ещё не до конца. Принял.