Церковь с радостью пережила явление мучеников, хотя и сознавала драматичность страшного вихря гонений. В литургии Апостольских постановлений (литургия Апостольских постановлений — древняя литургия иерусалимского типа, дошедшая до нас в юридическо–литургическом памятнике церковной словесности — «Апостольских постановлениях» IV века (глава 57 второй книги, главы 5–15 восьмой книги) и частично в более ранних, например в эфиопском, изводах. — Примеч. ред.) народ призывается особенно поминать святых мучеников, дабы «стать общниками их подвига». Люди верили: «Где Дух Святой, туда следуют, как тень, гонения и борьба», где мученичество, там и Святой Дух.
Когда, по Божиему Промыслу, гонения прекратились, то души, непрестанно помышляющие о Царствии Божием, снова обратились к аскетической жизни. По словам святого Исаака Сирина, то, что совершили мученики, совершают и монахи, «призванные на невидимое мучение». Они в надежде на получение венца денно и нощно предаются посту, бдениям, славословию Богу в ожидании с ликованием великого часа и так идут к совершенной жизни.
Вокруг опытных духовников–старцев, способных вести своих чад ко Христу, процветают большие монашеские общины.
Ежедневное мученичество монахов есть непрерывное соучастие в смерти Христовой, в страданиях героев веры. Через него монахи получают право участвовать в торжестве святых. Орудиями пыток служат подвиги, послушание, духовная брань, истинное смирение. Место мученичества — монашеская келия. Монахи полагают, что «нужно ждать смерти как переселения в лучшую жизнь». Они, умершие для мира, «могила прежде могилы», ведут духовную брань, а арена их борьбы — монастырь.
Все они, «держащие кровь свою в руках своих», стали почитаться всем народом, разжигая веру, укрепляя дух, побуждая к терпению ради Господа, Который удостоит их «встать в один ряд с мучениками и иметь дерзновение перед Богом, равное с ангелами».
Очевидно, что мученичество присутствует в монашестве, даже когда кровь не проливается. Жизнь аскета более совершенна, если она есть следствие призвания к монашеству, ведения подвижнической жизни, измышляющей бесчисленные и всевозможные подвиги в зависимости от устремления, характера, внутренней свободы, знаний, воспитания подвизающегося, от обстоятельств и условий, в которых он находится, и от рассуждения, которое имеет о нем его старец.
Когда монах освободился от забот, от скорбей и стеснений души, связанных с условиями и проблемами мирской жизни, перед ним открывается свободный путь к Богу в священном безмолвии, правильно организованной монашеской семье и подлинном духовном состоянии. Он предается подвигам, самоотречению и Божественному собеседованию. Он стремится исключительно к духовным предметам, опираясь на Бога, ибо, как мы сказали, у него нет проблем, неприятностей, «головной боли» — верных спутников всякого мирского человека. Все свои попечения он исполняет так, чтобы его жизнь шла путем совершенствования. То, что объективно ненужно или необязательно для мирского человека, монах делает из послушания и любви. Феодор Студит так говорит об этом: «Мы, братия, сознательно стремимся к постоянному мученичеству… слезами, вниманием, молитвой, умилением и другими телесными притеснениями».
То, что переживали Святые отцы, мы узнаем опытным путем. «Сжимается сердце, и истекают воды». Это ведет к вечной жизни, потому что проливший свою кровь приобретает Святого Духа. Напротив, прекративший страдать лишается надежды, уверенности, прочной связи со Христом. Поскольку целью монашеского делания является достижение Бога, то нет иного способа восхождения к Нему и обожения, достижения совершенства. Только мученичество делает человека подобным Богу.
Монашество — это принятие на себя пожизненного мучения, восприятие сознания мученика, которое, безусловно, радуется борьбе и никогда не удовлетворяется достигнутым, но сражается дальше по послушанию и силам, имеющимся у человека, который возлюбил: сохраних пути жестоки (Пс. 16, 4).
Эти прижизненные мучения рассматриваются как кратковременное легкое страдание (2 Кор. 4, 17), которое принесет вечную жизнь не потому, что ими оправдываются как «неким достижением», но помилование зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим. 9, 16), а наше дело страдать и идти к Богу.
Всякое достижение есть дар Божественной любви. Но подвижник всеми силами стремится избежать греховного пути перворожденных и достичь благословения и благодати Божией. От самого человека не исходит ни сила, ни похвала. Он — в пути, а венцы — на Небесах у Бога.
С таким настроем монах превращает ночи в светлые для души дни. Он сражается, чтобы приобрести благоволение Бога, дабы его очи удостоились благодати «пристально вглядываться и созерцать небесное видение» в тот день, который определит Господь, в этой жизни или после нее.
Он живет и подвизается с благодарностью, даже будучи утомленным, пока еще не видя и не зная скрытого в преизобилующей любви Бога. Он оценивает себя как гниль, как червя. Но, веруя в Бога, просит у Него помощи в своем неверии. Кроме того, он уповает на то, что он, всегда грешивший и павший ниже всех других людей, удостоится увидеть пророков и царей.
Таким образом, через многие страдания его вопль «Господи Иисусе Христе!» выказывает все томление падшего человека и надежду на общение с Божественным источником света. Это язык, который знает Бог, внемлет ему, язык, на котором Его творение находит взаимопонимание с Ним.
Монах пребывает в особо благоприятном положении, ибо общается с Богом, и его терпение не зависит от Божественного посещения и изменений, поскольку его добро не находится ни далее Бога, ни прежде Его, но есть только Бог.
Бог, однако, воздает по сердцу нашему и дарует то, что мы просим, действуя внутри нас, в нашем уме, душе, теле. Понемногу мы начинаем различать следы Его присутствия и узнавать, что Он «естество сущих уяснил» (Отпустительный тропарь святителя Василия Великого из Минеи). Господь открывает нам Свои тайны и нашу природу, какова она есть и как изменяется.
Наша жизнь становится жизнью на пиру у Бога. Они видели Бога, и ели и пили (Исх. 24, 11). Если Моисей и его сотрапезники «видели Бога, и ели и пили», как возможно, чтобы не ел и не пил человек, который предстоит перед Богом? По множеству болезней моих в сердце моем, утешения твоя возвеселиша душу мою (Пс. 93, 19).
Поэтому монашеское мученичество есть трудное восхождение к Богу, любовь и желание, выраженные через подвиг до самой смерти, влекущие за собой воздаяние и дары Божественной благодати.
Что вы скажете? Не стоит ли нам, согласно слову пророка, освятить такую радость (см.: Иоиль 3, 9), приготовиться к этой войне, как и подобает воинам Божиим?
Без сомнения, мученичество в безмолвии есть то, что требуется от монаха, что, подобно некоему средству передвижения, приводит его к Богу… Все вышесказанное касается и тех монахов, кто живет в монастырях, и иеромонахов, подвизающихся в миру…
Первые пребывают в естественной среде для совершения подобных подвигов. Вторые, то есть иеромонахи, находятся в Церкви, окормляющей мир, живут в мученичестве пастырского служения, наставляя мятущиеся души стада Божия.
Не может быть, чтобы они не любили мученичества, не искали трудов и болезней, не готовили себя к новым и новым подвигам. Не может быть, чтобы в своем кипучем, затягивающем служении они не пытались выкраивать время для тишины и священных духовных подвигов. При этом они не могут не предвидеть наступления «краха» своего пастырского служения. Неудача, не потому что они сами не способны преуспеть в деле, но потому, что миссия духовного служителя в Церкви должна потерпеть неудачу, чтобы свидетельствовалась сила Божия.