Пророческое житие
Итак, если мирянин впервые приблизится к повседневной жизни святогорцев, то будет удивлен, видя, что между собой они говорят о видениях, снах, пророчествах, чудесах как о самых обычных вещах. Например, они станут рассказывать о чудесных исцелениях, говорящих змеях, ангелах, святых (или бесах) как о принимающих реальное участие в житейских событиях, находясь поблизости с монахами. Вы сразу почувствуете, что за этими часто простыми или даже простецкими разговорами стоит некое переживание, влекущая невидимая сила, нечто совершенно иное, некая сокровенная сущность, которая составляет жизнь таинства. Душевный человек с трудом принимает это.
Но святогорцы обладают чувством этих реальностей, существующих как бы невидимо. Вкушение небесного вожделенного опыта в высшей степени присуще обитателям Святой Горы. Монах живет, видя насквозь и предвидя невидимое. У него сердце пророка. И святогорская жизнь неразрывно связана с даром пророчества. Она выходит и разносится в сегодняшнем мире, идоложертвенном и идолонеистовом, как пронзительный пророческий крик.
Пророки в древнем Израиле - и конечно же в новом - были окнами собрания, открытыми в запредельное и надвременное. Через них могли смотреть и слышать все люди, составлявшие верный народ Божий. Молитвы и утешения пророков оживотворяли умершие души верных, их блестящие пророческие вещания приводили всех в дрожь. Путь пророка в народном сознании был путем Бога. Свидетельство пророка в действительности было не возвещением о грядущем, но сообщением о здешнем мире, оно было раскрытием присутствия Бога, откровением, что «се, здесь Христос», Который входит в нашу жизнь, напоминая о Своих правах на нее и о наших правах на Его жизнь.
Каждый может понять, насколько это важно. Ибо народ, зачастую сидящий во тьме (Мф. 4, 16) и невежестве, не переставая быть народом Божиим, знает то, что знают они, видит то, что видят они, - то, что понимают и переживают они, люди Божии. Перед ними открыто и прошлое, и будущее, и видимое, и невидимое, а значит, все это может видеть и он, поскольку составляем мы единое Тело. Мы причастны к их знанию. Их пророческое чувствование помогает и в нашей собственной жизни, ибо мы не идем наугад, а один тянет, влечет за собой другого.
Итак, святогорцы представляют собой одно пророческое собрание, голос которого слышен также в миру, свидетельствуя о явлении вечной жизни, желаниях святых, стенаниях преподобных о том, что приблизилось Царство Небесное (Мф. 10, 7), которое силою берется, приблизились дни родиться духу спасения (см.: Ис. 26, 18).
Это причина, по которой миряне всегда с радостью и ожиданием, несмотря на все возникающие соблазны, принимали святогорских духовников и старцев, лелея тайные надежды, в которых не разочаровывались.
Когда Антоний Великий вышел в мир, при всем нам известных обстоятельствах, то даже и язычники «считали за честь хотя бы дотронуться до старца, веря, что это пойдет им на пользу». Тогда за несколько дней христианами стало столько людей, сколько не было во все времена. Афанасий Великий говорит о нем: «Кто скорбящий не возвратился от него в радости? Кто плачущий… не отложил свою печаль вмиг?» Как много может присутствие одного святого старца в мире!
Вот такими глазами мир всегда смотрел на монахов, а особенно на тех из них, кто стяжал святость и отличается аскетическими подвигами. И в каком–то смысле через них мир приобщается к монашескому опыту и Божественному благословению Святой Горы. Что касается раннехристианской аскетической истории, то она признает относительно таких монахов следующее: «Благодаря им стоит мир и в чести человеческая жизнь».
Они становятся духовными осями, вокруг которых свободно вращается колесо новоначальных юношей. Они являются руководителями душ и воспитателями личностей. О многих верно слово: и сей, «от всего убежав, отправляется к Богу». Почему? Потому что встретил он монаха, жизнь которого является в некотором роде внеземной и надмирной.
Монахи становятся также «мостиками», которые лучше всего соединяют святоименную общину с человеческим обществом. На этом пути они встречают друг друга и приветствуют.
Древний аскет авва Исаия, о котором мы уже упоминали, говорит: «Если на своем пути ты встретишь идущего к тебе человека, то, исполненный святости, поприветствуй его с улыбкой и дай ему лобызание столь светлое, что сможет осветить даже его скорбящую душу. И возьми поклажу (то, что мы называем багажом), если она окажется у него в руке, чтобы лишить его всякой тяжести, и подари ему свою улыбку и радость Самого Христа».
Перевод М. Ю. Грацианского
Житие совершенное
Для современного религиозного общества надежда осуществления некоей мирской справедливости является большим искушением, скрывающимся за кажущейся необходимостью активной деятельности в миру. Но может быть и неким неверием или неведением апостольской жизни и отречения от мира.
Монашеская община является наиболее ярким воплощением евангельского совершенства, достигаемого через отречение от всего, ежедневное воздвижение своего креста и следование за Господом. Прежде всего такая община есть поиск Царствия Божьего, а все остальное приложится от Бога. Монашеское призвание есть явное призвание к апостольскому чину.
Это имеет особое значение для нашего общества, где, несмотря на существование людей, кажущихся безразличными, есть целый мир, который стремится жить религиозной жизнью и имеет тягу к совершенству. Итак, для современного религиозного общества надежда осуществления некоей мирской справедливости является большим искушением, скрывающимся за кажущейся необходимостью активной деятельности в миру. Но может быть и неким неверием или неведением апостольской жизни и отречения от мира.
Путь верного христианина к совершенству начинается с опыта обращения блудного сына, мытаря, блудницы. Это не происходит посредством одной–двух исповедей и ведения некоей «добропорядочной» жизни. Это жизненный выбор. Выбор религии, которая покоится на отказе от греха, религии, в основание которой положены дела, решения, приношение и дары любви, - это новая религия.
Призвание же монаха есть путь распятого Спасителя, апостольского странничества. Это совершенное апостольское свидетельствование, которое начинается во дворце Анны и Каиафы, переходит к переживанию сиротства и оставленности перед Крестом Господа, продолжается смятением перед Полагаемым во гроб, напряженным ожиданием Пятидесятницы, а затем ощущением радости сердца, освещенного огнем Святого Духа и ликованием от сияния лика Господня.
Православная традиция сущностно свидетельствует о том, что никто не достигнет лика Господа и не войдет в свет Его, если не пройдет все эти ступени и не умертвит прежде самого себя. Но он может, «все оставив и от всего освободившись», достигнуть знания о Боге и соединения со светом Божественной благодати. Вéдение и приобщение апостола к тому, что он любит и исповедует, является первоначальным элементом его чина.
И эта истина, подобно незаменимому сокровищу, была передана, засвидетельствована и провозглашена Святой Горой и сохраняется там до наших дней.
Чтобы обрести переживание Бога, надо пережить тысячу мраков Его отсутствия или Его незримости. Когда же ты через это получишь опыт собственного незнания Бога, полной Его незримости, когда ты почувствуешь, что погружен во мрак своей греховности, и осознаешь полное бессилие, тогда ты удостоишься получения в качестве приданого Божественной благодати.
Как просто и безыскусно сказал один святогорский монах, «вот здесь один раз… вот так! Так (он показывает рукой)… наполнилась келия моя благодатью… Я хотел убежать, чтобы спрятаться, растерялся! Но встал на колени и поклонился».
Этот человек, чувствуя себя недостойным, испугался, но потом покорился, признал присутствие Божественного света в своей келии.
Как нас уверяют преподобные отцы, когда Бог через благодать удостаивает человека, который есть земля и прах, Своего умного чувствования, тогда «многим наслаждением переполняется его незрячий ум». Какие сладости познает он тогда, какое Божественное насыщение! Ангел спускается на землю, и земля не выдерживает силы излучения, блеска и сияния (см.: Откр. 18:1). Бог! Как вынести Его человеку! Но, к счастью, Бог постоянно уменьшает Себя, как уменьшился, поместился Он в женском чреве, как прячет Себя и нестерпимую Свою славу в кусочке хлеба, который становится Божественным Причастием. Он скрывается, преображаясь и преображая неизмеримую славу Своего Божества, неприступный свет Своего величия во мрак, во тьму.