Одоардо. Опередила нас... если мы только последуем за ней.
Эмилия. Чем скорее, тем лучше! Ведь если граф убит, если он убит из-за этого... из-за этого! Почему мы еще медлим здесь? Бежим скорее, отец!
Одоардо. Бежим? К чему это? Ты сейчас находишься и останешься в руках твоего похитителя.
Эмилия. Останусь в его руках?
Одоардо. И одна. Без матери, без меня.
Эмилия. Я - одна в его руках? Отец мой, никогда! Или вы мне не отец... Я - одна в его руках? Хороню, только оставьте меня, только оставьте меня... Я посмотрю, кто может меня удержать, кто может меня принудить, кто этот человек, который может принуждать другого человека.
Одоардо. Мне кажется, ты спокойна, дитя мое.
Эмилия. Да, спокойна. Но что вы называете быть спокойной? Сложить руки? Страдать незаслуженно? Сносить то, чего не должно?
Одоардо. Ах, если ты так думаешь! Дай обнять тебя, дочь моя! Я всегда говорил: женщину природа хотела сделать венцом творенья. Но она ошиблась при выборе глины: она взяла слишком нежную. В остальном же все лучше у вас, чем у нас. Ах, если это - твое спокойствие, то и я обретаю в нем вновь свой покой. Дай обнять тебя, дочь моя! Подумай только: под предлогом судебного следствия - о, адский обман! - он отрывает тебя от нас и отвозит к Гримальди.
Эмилия. Отрывает меня? Меня отвозит? Хочет меня оторвать? Хочет меня увезти? Хочет? Это он хочет? Словно у нас нет своей воли, отец?
Одоардо. Я пришел в такую ярость, что схватился уже за этот кинжал (вынимает кинжал), чтобы пронзить сердце одному из них... нет, обоим.
Эмилия. Ради самого неба, не надо, отец! Эта жизнь - единственное, что дано порочным людям. Мне, отец, мне дайте этот кинжал.
Одоардо. Дитя, это не шпилька для волос.
Эмилия. Так пусть же шпилька станет кинжалом! Все равно.
Одоардо. Как? Неужели дошло до этого? Нет же, нет! Опомнись. Ведь и у тебя всего одна жизнь.
Эмилия. И всего одна невинность.
Одоардо. И она превыше всякого насилия.
Эмилия. Но не сильнее всякого соблазна... Насилие, насилие! Кто не даст отпора насилию? То, что называют насилием, это - ничто. Соблазн - вот настоящее насилие... В моих жилах кровь, отец, молодая, горячая кровь. И чувства мои - человеческие чувства. Я ни за что не отвечаю. Я неспособна бороться. Я знаю дом Гримальди. Это дом веселья. Один только час, проведенный там на глазах у моей матери... и в душе моей поднялось такое смятение, что вся строгость религии едва могла унять его в течение нескольких недель. Религии! И какой религии! Чтобы избежать этой беды, тысячи людей бросались в пучину. Теперь они причислены к лику святых! Дайте, отец, дайте мне этот кинжал!
Одоардо. Если бы ты знала, что это за кинжал!
Эмилия. Ну, а если я его не знаю. Неизвестный друг - все же друг. Дайте мне его, отец, дайте!
Одоардо. А если я тебе дам его... Вот он! (Отдаст ей кинжал.)
Эмилия. И вот! (Хочет заколоться, но отец вырывает у нее кинжал.)
Одоардо. Смотри, как быстро!.. Нет, это не для твоей руки.
Эмилия. Правда. Я должна шпилькой... (Ищет шпильку в волосах и натыкается рукой на розу.) Ты еще здесь? Прочь! Тебе не место в волосах какой-нибудь... той, кем должна я стать по воле моего отца!
Одоардо. О дочь моя!..
Эмилия. О отец, если я угадала вашу мысль... Но нет! Вы этого не хотите. Иначе зачем же вам медлить? (С горечью говорит, обрывая лепестки розы.) Был некогда отец, который, для того чтобы спасти дочь от позора, вонзил сталь в ее сердце и во второй раз дал ей жизнь. Но все эти подвиги в далеком прошлом. Таких отцов больше уж нет!
Одоардо. Нет, есть еще, дочь моя, есть еще! (Закалывает ее.) Боже, что я сделал! (Эмилия падает, он заключает ее в свои объятия.)
Эмилия. Сорвали розу, прежде чем буря унесла ее лепестки... Дайте мне, отец, поцеловать вашу руку.
Явление восьмое
Те же, Принц и Маринелли.
Принц (входя). Что это? Эмилии дурно?
Одоардо. Ей очень хорошо! Очень хорошо!
Принц (подходя ближе). Что я вижу? О ужас!
Маринелли. Горе мне!
Принц. Бесчеловечный отец, что вы сделали?
Одоардо. "Сорвал розу, прежде чем буря унесла ее лепестки". Не так ли, дочь моя?
Эмилия. Не вы, отец... Я сама, я сама...
Одоардо. Не ты, дочь моя... Не ты! Не уходи из этого мира со словами лжи. Не ты, дочь моя! Это - твой отец, твой несчастный отец!
Эмилия. Ах, отец мой... (Умирает.)
Одоардо (бережно опускает ее на пол). Переселись в мир иной! Ну что же, принц? Нравится она вам еще? Возбуждает она еще вашу страсть и теперь, вся в этой крови, вопиющей об отмщении? (После паузы.) Но вы ожидаете, чем все это кончится? Вы, может быть, ждете, что я обращу эту сталь против самого себя, чтобы завершить мое деяние финалом из пошлой трагедии? Вы ошибаетесь. Вот! (Бросает кинжал к ногам принца.) Вот он лежит, кровавый свидетель моего преступления! Я пойду и сам отдамся в руки тюремщиков. Я иду и ожидаю вас как моего судью... А потом там... буду ждать вас пред лицом судии, который будет судить всех нас!
Принц (после молчания, во время которого он с ужасом и отчаянием смотрит на труп, обращаясь к Маринелли). Ну, подними ее. Что же? Ты не решаешься? Несчастный! (Вырывает у него кинжал.) Нет, твоя кровь не должна смешаться с этой кровью!.. Ступай, скройся навеки!.. Ступай, говорю я!.. Боже, боже!.. Неужели мало и того, что государи, к всеобщему несчастью, такие же люди, как все? Неужели еще и дьяволы должны прикидываться их друзьями?
ПРИМЕЧАНИЯ
Трагедия "Эмилия Галотти" опубликована в 1772 г. в собрании трагедий Лессинга; поставлена на сцене впервые в Брауншвейге 13 марта того же года.
Лессинг работал над трагедией пятнадцать лет: первый замысел ее относится к 1757 г. Первоначально Лессинг собирался написать трагедию "Виргиния" - на сюжет о римской Виргинии (см. вступительную статью). Сохранился набросок первой сцены этой трагедии. Однако вскоре Лессинг отказался от обработки далекого от его-времени античного сюжета, решив перенести действие из древнего Рима в современную ему эпоху.
На русский язык трагедия была переведена впервые Н. М.' Карамзиным в 1788 г.
"Был некогда отец, который, для того чтобы спасти дочь от позора, вонзил сталь в ее сердце..." - Речь идет о Виргинии и об ее отце.