Эмир Кустурица
Где мое место в этой истории?
Автобиография
© 2011 by Editions JC Lattés
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2012
Вступление
Человек склонен все забывать, и человеческий род со временем превратил это умение в настоящее искусство. Если бы волшебное забвение не приглушало мысли, томящиеся в плену страстей, позволяя рассудку привести их в надлежащий порядок, наш мозг представлял бы собой обычный контейнер. Разве без умения забывать мы могли бы достойно встретить завтрашний день? Что стало бы с нами, если бы нашей душе пришлось непрерывно переживать страдания, если бы забвение не скрывало трагедии нашей жизни подобно тому, как туча скрывает солнце? Выжить было бы невозможно. То же самое с острой радостью. Если бы забвение не усыпляло ее, она бы в итоге свела нас с ума. Умение забывать смягчает боль от потерянной любви. Когда наш соперник дает нам оплеуху на перемене в школьном дворе и таким образом завоевывает симпатию девочки, в которую мы оба влюблены, лишь забвение может вылечить нас от безвозвратной любовной утраты. Рана зарубцовывается подобно тому, как со временем на фотографии стирается глянец.
Как человек воспринимает масштабные кризисы истории? Как он их переживает? И до них, и после балом правит забвение. Наблюдая, как быстро народу удается забыть причины великих исторических потрясений и с какой легкостью он принимает на веру разработанную позже версию, я был вынужден исключить забвение из естественных человеческих свойств. После боснийской войны все дружно принялись превозносить религиозных националистов, словно они были главными защитниками многонациональной Боснии, тем самым потворствуя военным и стратегическим целям великих держав, тогда как жертвы всех конфликтующих сторон были признаны ничтожными, за исключением тех, что служили этим самым целям. И тогда я пришел к следующему выводу: забвение — это вентиль, открыв который сливают неудобные мысли о прошлом, а также о будущем. Так было всегда, поскольку в основных составляющих человеческой жизни мало что меняется.
После бедствий, принесенных балканскими войнами, после бомбардировок Сербии я тоже стал учиться забывать или, по крайней мере, подавлять мысли, не дававшие мне покоя. Я как раз только начал упражняться в этом нелегком умении, когда мне нанес визит один кинокритик, который в 1990-е годы делал погоду в Голливуде. Он внезапно напомнил мне, что причиной забвения может быть простая неосведомленность. Когда Джонатан во время кинофестиваля в Кустендорфе включил телевизор, чтобы посмотреть русскую программу на английском языке, он испытал глубокое потрясение. В это время показывали документальный фильм, посвященный очередной годовщине победы над фашизмом. Взволнованный Джонатан пришел ко мне и сказал:
— Я всегда был уверен, что это мы, американцы, освободили Европу от фашизма. Но судя по тому, что я увидел по телевидению русских, без них не было бы никакого освобождения?
— Да уж, русские немного потеряли в этой войне с нацизмом, всего каких-то двадцать пять миллионов человеческих жизней. Сущая безделица!
Фальшиво-непринужденным тоном я пытался донести до своего друга историческую правду, избегая при этом подливать масла в огонь.
Я опасался, как бы мой высокий гость не оскорбился, решив, что я потешаюсь над его невежеством. Было очевидно, что эти пробелы являются следствием дезинформации, но, поскольку он уже привык жить с таким представлением, исправлять что-либо было бессмысленно. Если он попытается выбраться из этой пропасти, то может начать сомневаться во всем подряд, возможно, даже в подлинности кока-колы, гамбургеров и Голливуда.
— Забудь правду, которую ты только что услышал. Если ты примешь этот факт, тебе придется отправить в починку все твои мысли и знания, а это — прямая дорога к умственному расстройству. Продолжай жить с идеями, к которым привык, — дружески посоветовал ему я.
Он посмотрел на меня с непонимающим видом, но широко улыбнулся и кивнул.
Все-таки хорошо, что я пишу эту книгу, поразмыслив, подумал я. По крайней мере, останется документальное подтверждение моей жизни. А то может произойти как у русских с их борьбой с фашизмом: в будущем кто-нибудь станет говорить обо мне как о булочнике или каком-нибудь токаре.
Мой голливудский друг направил мои размышления о вечном характере забвения в более глубокое русло. Я удивился, как, к примеру, раньше мы не замечали, что наш каймак[1] — это творение времени, поскольку плесень существовала задолго до каймака. В нашем желании пролить свет на эту тайну важно понять, почему войны обычно происходят после крупных кризисов и почему люди делают важные открытия лишь после таких страшных потрясений. Почему антибиотик не использовали до Второй мировой войны? Ведь он тоже скрывался в плесени. Сокровенная формула оставалась пленницей забвения. Память, прихожая забвения, не открыла свои двери, чтобы пропустить таинственный состав по своим лабиринтам и предоставить его в распоряжение рассудку.