Игра. Вот такая игра в шаги, в которую он играл со своим эвокатом всё время. Надоевшая до зубовного скрежета. Но не избавиться. Уже и слова подбирать не нужно, взгляды читать. Связка крепнет, но одновременно с этим растут злость и раздражение. Как такое возможно? Да провались оно всё.
— Давай считать, что я схожу с ума понемногу, — Брайд с улыбкой отступил вбок. — Вижу всякое.
— Что видишь? — стрега шагнула туда же.
— Не знаю. Чужое. Как будто вспоминаю то, чего никогда не было.
— Позволишь прочесть тебя, проводник?
— Тебе нужно моё позволение? Тогда, у Серп-Легата тебе оно особенно не требовалось.
Тайлисс сникла, отвела глаза. Ну вот теперь будет думать, что Брайд злопамятен и обижен. Но ведь он и впрямь обижен, хоть и давит в себе эту обиду всё это время.
— Приказ Энфиса, — стрега выдавливала из себя слова с несвойственным ей трудом. — По его приказу только могу читать цепторов. Или по их позволению. Так всё устроено, понимаешь? А тебе помочь хочу.
— И отчитаться Серп-Легату.
— При необходимости — да. Брайд, если с тобой что-то происходит, мы должны об этом знать. Магия может приобретать всякие формы, и если на тебя что-то воздействует, это может навредить не только тебе.
Она права. Забери её Предел, безусловно права. Вот только как справиться с чувством, что ты уже вроде и сам как те эвокаты — орудие. Заточенное под эффективную службу и иногда нуждающееся в починке. При помощи другого инструмента. Брайд и сам не мог сейчас сказать почему одна только мысль об этом заставляет его просто кипеть от возмущения. Все те, кто поставлен служить Амеронту, по сути его орудия. И принимая присягу ты признаёшь это.
— Тебя не лишили воли до конца в эвокатской школе по приказу Серп-Легата? — спросил Брайд неожиданно сам для себя.
Стрега напряглась, но потом слабо улыбнулась.
— Нет. Не сумели.
— Почему?
— Силёнок не хватило. И тебя не лишат, не переживай.
— Силёнок не хватит?
— Нет, по приказу Серп-Легата. Брайд, хватит! — Тайлисс вцепилась в его рукав. — Я не собираюсь взывать к твоему чувству долга. Просто подумай, что если тебя кто-то решил свести с ума, как тебе кажется, то это явно не я, и не Энфис. А стало быть, как бы ты не относился ко мне, не стоит отвергать мою помощь. Я служу, прежде всего Серп-Легату, да, но ты — мой проводник. И, раздери тебя Рун, ты тоже служишь Серп-Легату! Мы на одной стороне. Не можешь простить мне, что я знаю больше, чем ты? Потому что я твой эвокат, а ты высокородный лэт? И вроде не по рангу тебе знать меньше, да? Ну тогда и не прощай мне, что я намного старше тебя, что я искусный маг и при возможности сотру тебя в мелкую пыль.
— А ты сотрёшь? При возможности? — с интересом спросил Брайд, внезапно осознав всю нелепость их разговора.
— Само собой. Все эвокаты мечтают о таком. Но не могут.
— А ты можешь.
— Не могу! Могла бы, так и сделала бы.
Они неловко молчали. Вот и поговорили, наконец, называется. И почему не приказать стреге сейчас замолчать, отправиться в свой шатёр и больше никогда не сметь повышать голос на своего проводника? Да, видно потому, что проводник из Брайда так себе, и всегда таким был.
— Возьмём связного, прочитаешь меня, — буркнул Брайд. — А о результатах сам доложу Энфису вместе с отчётом. Договорились? Если уж вы решили ковыряться у меня в разуме, позволь хотя бы самому рассказывать о том, что там найдётся.
— Договорились, — Тайлисс кивнула, всё ещё разглядывая носки своих сапог. — Прости.
Брайд аккуратно разжал пальцы стреги, терзающие его рукав.
— Пойдём пока дозорные не подумали чего нехорошего.
— Например? — Тайлисс подняла голову.
— Например, что новоявленный эмиссар бродит по ночам и орёт на своего эвоката под воротами каструма. Нехорошо же? Нехорошо. А ещё хуже, что эвокат орёт на эмиссара под воротами каструма. Так глядишь, весь порядок в Амеронте рухнет. Пошли.
Он провалился в сон, как в яму. Быстро и глубоко. А потом проснулся — во сне. Так бывает иногда, когда ты знаешь, что спишь и смотришь свой собственный сон будто со стороны.
Огромный зал был необычен и величественен. Поднимались вверх колонны из чёрного камня, его ещё зовут камнем Предела. Их глянцевая поверхность отражала синеватые блики, исходящие от чего-то, напоминающего кусок скалы в центре зала. Скала играла острыми гранями, ломая свет самым причудливым образом. Диковина была наполнена всеми оттенками синего — от лазури, до глубокого тёмного. И она была… живой? Пульсировала ритмично, напоминая ритмом биение сердца.