- ...и он должен был выйти на сцену - у него единственная реплика была: "Иван Иванович застрелился". А с выстрелом - накладка... Ну, он решил проявить находчивость, и спектакль-то заканчивать надо... Мы на сцене сидим, маемся, какие-то слова выдумываем... Он выходит и говорит: "Иван Иванович утопился в пруду!" В это время бах - выстрел. Он растерялся и говорит: "...и застрелился".
Игорь с Офелией давно вернулись. Чайник остыл, его закипятили снова.
- А вот у нас было!...
- Да погоди, вот я еще расскажу...
Был уже одиннадцатый час, когда они вспомнили о времени. Ростислав Викторович пошел провожать Эмму. Стоял туман, такой густой, что страшно было дышать. Горели фонари - через один; радостное возбуждение покидало Эмму, таяло, как облачко пара изо рта. Светлая кухня с журчащей музыкой, вино в бокале, смех и шоколадный торт - все это отодвигалось с каждым шагом; зритель хорош, когда он сидит в зале и ловит каждое слово. Спектакль закончен, всем надо отдохнуть, зритель идет своей дорогой, артист - своей...
Перестав быть зрителем, репетитор сделался чужим для Эммы. Его присутствие становилось все более и более ненужным, реплики, которыми они обменивались - все более и более натянутыми.
- ...Нет, я не преподаю в школе. Так сложилось...
Эмма с удовольствием обошлась бы без провожатого. Но Иришка, как всегда, устроила все по-своему. Прощаясь, она десять раз повторила, что Ростислав обязательно проводит Эмму, что время позднее, а с Россом Эмме не будет страшно. И как-то по-особенному заглянула Эмме в глаза...
- ...Нет, я и в вузе не преподаю. Когда-то пытался... наверное, это не мое...
Нет ничего темнее ноябрьской ночи. Нет ничего длиннее извилистого пути от подъезда до автобусной остановки, лысого пути, кое-как прикрытого паричком фальшивого разговора.
- ...Да, я люблю работать для детей. Надо видеть их горящие глаза...
Проклятое вино. Иногда так хочется пожить другой жизнью, сделаться свободнее, легче, ярче, нежели ты есть на самом деле... Вот и Эмма попалась.
С одним и тем же текстом можно сыграть и суд, и брачную ночь, и свадьбу, и похороны. Все дело в режиссере... А действующие лица не всегда догадываются даже, что происходит. Вот как она, Эмма, только сейчас, задним числом, понимает вдруг, что именно случилось и зачем. Но неужели все, кроме нее, все, включая этого Ростислава, знали, с какой целью Иришка устроила вечеринку-экспромт? Нет горше врагов, чем лучшие друзья.
Вспоминая веселое застолье, Эмма все убеждалась: да. Она только что побывала в гостях у свахи, устроившей непринужденные смотрины... Предварительный рассказ об "интересном человеке". Интересно, а что Иришка рассказала Россу об Эмме? Кроме "замечательный друг, прекрасная актриса"?
Эмма мельком посмотрела на Росса - и встретила ответный взгляд, прозрачный, странный. Близорукий он, что ли? Нет, у близоруких другие глаза. У Эммы на курсе была одна очень близорукая девочка, принципиально не носившая очки...
Интересно, и что же Росс о ней думает? Наверное, он уверен, что она тоже посвящена во все подробности. Что она дала согласие на смотрины. Что сейчас она, возможно, плавно переведет разговор на обстоятельства личной жизни... А может быть, пригласит в гости. Не сегодня, разумеется. Потом. В перспективе. Перспективный жених...
Вероятно, с Иришкиной точки зрения, он именно тот, кто нужен Эмме. "Не от мира сего".
Наша Эммочка сама немножко "не от мира"... Но глубокая, очень глубокая личность, не хухры-мухры.
Математик оценит - кто, если не математик?!
Эмме сделалось грустно и смешно. Злость на Иришку исчезла без следа. Ну, вот такая она щедрая, что своего счастья ей мало. Не довольствуется ролью созерцателя. Не ждет милостей от мира, берет все, до чего может дотянуться, и другим раздает. Эх, Иришка...
Ее спутник кашлянул, и Эмма обнаружила, что на целых три минуты совершенно о нем забыла. Шла рядом, погруженная в размышления. А теперь они стояли на остановке, где, кроме них, никого не было, зато в недалекой перспективе маячила фарами, приближаясь, маршрутка.
- Спасибо, Ростислав Викторович, - сказала Эмма, улыбаясь прямо в прозрачные глаза на треугольном лице. - Рада была познакомиться. Всего хорошего.
Если он удивился, если он ждал от нее других слов, если рассчитывал проводить ее до дверей квартиры - виду не подал ни на секунду.
- И я рад был познакомиться, Эмма Петровна, - сказал он, вежливо наклоняя голову. - До свидания.
И, захлопнув за собой неудобную дверцу маршрутки и пережив толчок почти космического ускорения, когда маршрутка резко тронулась с места, Эмма поняла, что приключение окончилось, не начавшись.
***
Новогоднюю сказку срепетировали за полтора месяца, Причем автор молодой, до крайности амбициозный драматург - не пропустил ни одной репетиции, и это было ужасно. Драматург помнил свой текст наизусть, для подстраховки всюду таскал с собой распечатанный экземпляр пьесы и любые, даже микроскопические изменения бессмертного текста встречал в штыки. Его прозвали за кулисами "наш маленький Чехов".
Постановщик сказки, пятикурсник института, не умел с "Чеховым" справиться - тем более что тот был в прекрасных отношениях с главрежем, и все прекрасно понимали, чем закончится для пятикурсника попытка бунта.
- Почему вот вы, Кащей, говорите "Вот попляшу на твоих косточках", когда тут ясно написано "Вот потанцую на твоих косточках"? Вы что, не понимаете разницы?
Кащей понимал. Над "Чеховым" смеялись почти в открытую, но он не замечал насмешек. Эмма поначалу пыталась в чем-то его убедить, но в конце концов смирилась, рассчитывая на то, что уж спектакли-то инспектировать трижды в день -. автор никак не сможет и канцелярский текст сказки можно будет приблизить к понятной детям речи.
Она была права. Уже на третий день - к девятому спектаклю - от авторского текста не осталось и следа. Дети шли потоком. Учителя едва успевали вывести предыдущих, а в фойе уже собирались следующие; три спектакля - в десять, в час и в четыре. И еще один вечерний, для старшеклассников, в семь. И так - двенадцать дней без передышки.