– Двадцать три! Неужели? Никогда бы не подумал… А ведь ему было всего два, когда не стало его бедной матушки! Да, время-то летит! А с памятью у меня плоховато. Однако письмо было отличное, просто превосходное, и доставило мистеру и миссис Уэстон такое удовольствие. Помню, написано оно было двадцать восьмого сентября из Уэймута и начиналось так: «Любезная миссис Уэстон…» – дальше я забыл, и в конце подпись: «Ф. Ч. Уэстон Черчилль». Это я точно помню.
– Как это отрадно! Как благородно с его стороны! – горячо воскликнула миссис Найтли. – Не сомневаюсь, что он прекраснейший молодой человек. Но как печально, что он живет не с отцом! Ужасно, когда ребенка разлучают с родителями, увозят из родного дома! Мне никогда не понять, как мистер Уэстон смог такое выдержать. Отдать собственное дитя! Не знаю, как можно хорошо относиться к людям, способным предложить такое родителю.
– Полагаю, никто к Черчиллям хорошо и не относится, – холодно заметил мистер Джон Найтли. – Однако не воображайте, будто мистер Уэстон испытывал то же, что испытывали бы вы, отдавая кому-то Генри или Джона. Мистер Уэстон – человек легкого и веселого нрава и не принимает все так близко к сердцу. Он полагает жизнь такой, какая она есть, и умеет находить во всем хорошее. Ему, подозреваю, блага так называемого «общества», то есть возможность пять раз на неделе посещать соседей на обед или ужин и партию в вист, приносят большее удовольствие, чем семейный уют и прочие домашние радости.
Такой отзыв на грани с упреком Эмме не понравился, и она уж было собиралась встать на защиту мистера Уэстона, однако совладала с собой и промолчала, предпочтя сохранить мир и покой. К тому же ее зять всегда осуждал стремление людей к обществу лишь потому, что сам ставил семью и дом превыше всего и больше ни в ком не нуждался. Эмма находила эту черту благородной и похвальной. За нее она была готова простить ему подобные упреки.
Глава XII
К обеду пригласили мистера Найтли – против воли мистера Вудхауса, который ни с кем не желал делить первый день Изабеллы в Хартфилде. Однако чувство справедливости не позволило Эмме поступить иначе. К тому же, помимо рассуждений о том, что братья имеют полное право на эту встречу, ею двигало желание увидеть мистера Найтли после их недавней ссоры.
Она надеялась, что они смогут забыть о своих разногласиях. Пора ведь уже и помириться. Разумеется, это не подразумевало уступок. Она, несомненно, была права, а он бы ни за что в жизни не признал свою неправоту. И все же настало время забыть об этой ссоре, и Эмма надеялась, что примирению поспособствует картина, которую он увидит, войдя в комнату, – как она нянчится с племянницей, премиленькой малышкой восьми месяцев от роду, которую привезли в Хартфилд впервые. Уловка и впрямь помогла, и, хотя поначалу взгляды мистера Найтли были мрачны, а вопросы сдержанны, вскоре он заговорил в своей привычной манере, а затем с обычной дружеской простотой и без лишних церемоний забрал племянницу из ее рук. Эмма почувствовала облегчение и поняла, что они снова друзья. Видя, как он восхищается малышкой, она отважилась сказать:
– Как отрадно, что наши племянники и племянницы вызывают у нас схожие чувства. Наши суждения о мужчинах и женщинах могут отличаться, однако, когда дело касается этих детей, мы всегда сходимся.
– Если бы в оценке мужчин и женщин вы, как и с этими детьми, больше руководствовались природою, а в отношениях с ними меньше следовали своим прихотям и фантазиям, то мы всегда бы мыслили одинаково.
– Разумеется, ведь все наши разногласия происходят лишь из того, что я не права.
– Верно, – с улыбкой ответил он, – и по известной причине. Когда вы родились, мне было уже шестнадцать.
– Тогда это была существенная разница, – отвечала Эмма, – сомнений нет: в ранние годы моей жизни вы превосходили меня в рассудительности. Но разве за двадцать один год не стала эта разница меньше?
– Да, меньше стала.
– Но не настолько, чтобы допустить, что я могу быть права, если вдруг вы мыслите иначе?
– Я ведь все так же старше вас на шестнадцать лет, а потому жизненного опыта у меня больше. К тому же у меня есть и иное преимущество: я не миловидная девица и не избалованный ребенок. Полно, дорогая Эмма, забудем нашу ссору и останемся друзьями. А ты, малютка Эмма, скажи своей тете, чтобы подавала тебе хороший пример и не ворошила старые обиды. Ежели она и не совершила ошибку прежде, то уж точно совершает ее теперь.
– Верно, – воскликнула она, – совершенно верно! Малютка Эмма, стань лучше тетки: в тысячу раз ее умнее и вполовину не такой горделивой. И все же, мистер Найтли, еще пара слов, и на этом покончим. По части благих намерений правы были мы оба, и хочу отметить, что никакие события по-прежнему не доказали моей неправоты. Я лишь хочу надеяться, что мистер Мартин не слишком сильно огорчен.