Столько горьких, горчайших чувств всколыхнули в сердце Эммы эти речи, что ей стоило великого усилия вымолвить в ответ:
— Гарриет, могу сказать лишь одно — никогда такой человек, как мистер Найтли, не введет женщину умышленно в заблужденье относительно своих чувств.
Услышав столь благоприятный приговор, Гарриет едва не кинулась ей на шею — от этих изъявлений восторга и любви, которые были бы в ту минуту страшнее всякого наказанья, Эмму спасли звуки отцовских шагов. Из прихожей к ним приближался мистер Вудхаус. Гарриет, в сильном волненье, предпочла избежать встречи с ним. Она не в силах справиться с собою… Мистер Вудхаус может встревожиться — ей лучше теперь уйти… Ее приятельница с готовностью поддержала ее в этом; Гарриет выскользнула в другую дверь, и не успела она скрыться, как у Эммы вырвалось: «Боже! Зачем она мне только встретилась в жизни!»
Остаток дня и наступившая ночь прошли в мучительных думах. То, что обрушилось на нее в эти последние часы, ошеломило ее и повергло в смятенье. Каждый миг приносил нежданную новость, и каждая новость — унижение. Как все это понять, как разобраться? Отчего она обманывала себя и жила этим обманом? Откуда эти заблужденья, эта слепота рассудка и души? Она сидела, вставала, ходила — то по комнатам, то по саду — и везде, в креслах и на аллее, видела одно: что поступала недостойно, малодушно — горько было сознавать, что ею воспользовались, поставили ее в унизительное положение; еще горше — что она сама поставила себя в унизительное положение, что она несчастна и что несчастья ее, быть может, только начинаются сегодня. Прежде всего она пыталась понять, уяснить себе толком свои чувства. На это тратила каждый миг, не отданный отцу, каждый миг невольной рассеянности.
С каких же пор сделался мистер Найтли дорог ей, как неожиданно подсказало ей сердце? Когда повеяло на нее этим флюидом, этим током? Когда вселился он в сердце, изгнав оттуда случайного гостя — Фрэнка Черчилла? Эмма оглядывалась назад, сравнивала их — сравнивала свое к ним отношенье с той поры, как появился второй из них — а должна была бы сравнить давным-давно, ежели б это по счастливой случайности пришло ей в голову!.. Она видела теперь, что всегда, во всякое время ставила мистера Найтли несравненно выше и несравненно больше дорожила его отношеньем к себе. Видела, что, уверяя себя в обратном, думая и действуя наоборот, она бесконечно обманывалась, не ведала, что творит, что, одним словом, она никогда не любила Фрэнка Черчилла!
Вот к чему ее привели первоначальные размышленья. Вот что узнала она о себе, отвечая на первоначальный вопрос, — и времени на это потребовалось не так уж много. Гнев на себя и раскаянье владели ею, всякое чувство ее и побужденье рождало в ней стыд, кроме одного, которое только что ей открылось, — чувства к мистеру Найтли… Все прочее в собственной душе было ей отвратительно.
В неизъяснимом тщеславии она возомнила, будто умеет читать в чужих сердцах, в непростительной гордыне покушалась распоряжаться чужою судьбой и, оказывается, кругом ошибалась — и добро бы сидела сложа руки, а то ведь натворила бед. Навлекла столько зол — на Гарриет, на себя самое, а может статься, как это ни страшно, и на мистера Найтли. Если этот неравнейший из союзов состоится, она одна будет повинна, это с ее легкой руки все пошло — он, вероятнее всего, не обратил бы на Гарриет внимания, когда бы не заподозрил о ее чувствах к нему, а ежели и нет, то все равно — он бы вообще не знался с Гарриет, когда бы не прихоть мисс Вудхаус.
Мистер Найтли и Гарриет Смит!.. Кто бы додумался поставить рядом эти имена? Что такое в сравненье с этим роман Фрэнка Черчилла и Джейн Фэрфакс? Обычная вещь, чепуха, повседневность — ровным счетом ничего удивительного, поражающего воображенье. И говорить-то не о чем… Мистер Найтли и Гарриет Смит! Как непостижимо она возвысится! Как низко уронит себя он! Подумать ужасно, как унизит его этот союз в общем мнении — ужасно предвидеть насмешливые, глумливые, пренебрежительные улыбки по его адресу, презрение и обиду его родного брата, тысячи неловкостей, затруднений. Да разве мыслимо такое? Нет, никогда! А между тем ничего невозможного тут нет. Ново ли, когда благороднейший, умнейший становится жертвою посредственности? Ново ли, когда мужчина, которому недосуг заниматься поисками, становится добычею той, которая сама его находит? И разве новы в этом мире неравенство, нелепость, несообразность — и впервые ли распоряжаются, пусть невзначай, людскою судьбой обстоятельства и слепая случайность?
Ох, зачем она только приблизила к себе Гарриет! Для чего не оставила ее там, где ей место! Не он ли сам предостерегал ее когда-то!.. Для чего с неслыханным безрассудством помешала ей стать женою превосходного молодого человека, с которым она была бы счастлива в назначенном ей кругу, и все сейчас обстояло бы благополучно, обошлось бы без этих жутких последствий…
И как смела Гарриет подумать о мистере Найтли? Как дерзнула вообразить, не зная наверное, что ее сделал своею избранницей такой человек? Но Гарриет стала уже не та, утратила былую скромность и щепетильность. Уже не чувствовала, что стоит ниже других по уму и по рожденью. Прежде ее тревожило, снизойдет ли до женитьбы на ней мистер Элтон — теперь, кажется, не слишком тревожит, снизойдет ли до этого мистер Найтли… Увы — не ее ли рук дело и это? Кто, как не она, старательно внушал Гарриет, чтобы выше ценила себя? Кто, как не она, учил, что она вправе притязать на иное положение в обществе и должна стремиться по возможности возвыситься?.. Ежели смиренница Гарриет сделалась тщеславной, то это — опять-таки ее работа.
Глава 12
Эмма и не догадывалась, в какой мере счастье ее зависит от того, первая ли она для мистера Найтли в его помыслах, в его сердце — не догадывалась, покамест над ее первенством не нависла угроза… Зная, что обладает им, веря, что это в порядке вещей, она жила в свое удовольствие и не вдавалась в раздумья; лишь страх уступить свое место другой открыл ей, сколь невыразимо оно для нее важно… Долго, слишком долго чувствовала она себя первой — за неименьем близких родственниц, одна лишь Изабелла могла бы оспаривать право на его внимание, а Эмма прекрасно знала, кого из них двоих он чтит и любит больше. Все эти годы главной для него была она. И не по заслугам — слишком часто случалось ей бывать небрежной, строптивой, пренебрегать его советами и даже, назло ему, поступать наперекор, не замечать и половины его достоинств, вздорить с ним, когда он оспаривал ее неверные, полные самомнения сужденья — и вопреки всему, по-родственному, по привычке, по душевному благородству, он любил ее, как никого другого, следил за нею с детских лет, наставлял, исправлял, не давал свернуть с пути. Она знала, что, несмотря на все недостатки, дорога ему, быть может — очень… Это должно было, казалось бы, вселять в нее надежды, но Эмма не посмела им предаваться. Это Гарриет Смит могла считать, что достойна, пожалуй, его особливой, единственной — страстной его любви. Она — не могла. Не могла тешиться мыслью, что он любит ее в ослепленье. Не она ли недавно убедилась, сколь беспристрастно его отношение к ней… Как возмутился он ее поведением с мисс Бейтс! Как прямо, как сурово говорил об этом с нею! Заслуженная суровость — но разве он выказал бы ее, когда бы в груди его теплилась не только неуклонная справедливость и зоркая доброжелательность?.. Надежды не было — никакой надежды на то, что он питает к ней нежные чувства особливого рода; но оставалась — то угасая, то вспыхивая вновь — надежда, что Гарриет могла обмануться, могла преувеличить его чувства к ней… Хорошо бы так — ради его блага, даже если ей самой это ничего не принесет и он только останется на всю жизнь холостяком. Да, будь она уверена, что он ни на ком не женится, она, наверное, вполне удовлетворилась бы этим. Пусть он останется прежним мистером Найтли — для нее, для ее батюшки — для целого света; пускай не прервется бесценная дружеская связь меж Донуэллом и Хартфилдом, не ослабеют узы взаимного доверия и дружбы, и на сердце у нее будет покойно… Тем более что замужество для нее исключается. Оно несовместно с ее дочерним долгом и дочернею любовью. Ничто не разлучит ее с ее батюшкой. Она бы и за мистера Найтли не пошла, если б он попросил ее руки…