Видно было, что доктору чрезвычайно казалось трудно объяснить все то, что он думал объяснить. Он усердно отирал пот с лица.
— Г-н доктор, — сказала княгиня, — мы были знакомы в Париже с последователями Месмера. Они делали тогда много шуму. Делон часто обедывал у нас. Он также говаривал как вы; но мы смеялись над ним — признаюсь вам!
— И надо мной теперь смеетесь или не смеете только смеяться? Но когда же чернь не освистывала мудрости? когда поэзия не почиталась сумасшествием? когда любовь не казалась нарушением всех наших приличий? Впрочем, теперь уже поздно раздумывать: сын ваш не принадлежит ни себе, ни вам — он принадлежит тому существу, которое овладело его бытием. В воле этого существа возвратить ему разум, сделать его человеком. Если вы, если я вмешаемся — мы погубим его. Вы должны только повиноваться этому существу, владыке вашего сына, что бы оно ни приказало. Малейшее сопротивление — смерть!
— Боже мой! Любезный доктор! я передаю вам полную волю.
— А когда он будет здоров, когда у вас опять будет сын, а не сумасшедшее животное, когда обладающее им существо будет жить одною душою с вашим сыном, тогда, княгиня, тогда что?
— Пожалею ли я чего-нибудь для ее награды! Я готова осыпать ее золотом!
— Да что вы так дорого цените ваше золото? — возразил доктор. — Если потребуется более, нежели золото, если надобно будет жертвовать вашими предрассудками, вашею знатностью, если… Постойте, княгиня: клянусь богом — если вы теперь скажете мне: "нет"; если вы только задумаетесь на одно мгновение, — я сорву этот платочек с вашего сына: в бешенстве встанет он, и вы первая будете жертвою его бешенства, и ничто уже не укротит его… Он погибнет!
Печально светил погасавший день сквозь шелковые занавесы. Как мертвец, лежал молодой князь на своей кровати, неподвижен, едва дыша. Княгиня сложила руки и с чувством отчаянной матери сказала доктору:
— Спасите его! Чего бы ни стоило, спасите его!
— Вашу руку, княгиня!
— Вот она!
— Совесть! довольна ли ты? — проворчал доктор самому себе.
V
Эмма сидела в учебной комнате поутру, на другой день после разговора между княгинею и доктором; молча, задумавшись, она вязала что-то. Дедушка ее сидел в своих креслах. Вдруг щегольская карета остановилась у ворот домика.
— Друг мой, — сказала бабушка Эммы, поспешно входя в комнату, — друг мой! Княжеский лакей прибежал спросить у тебя: можешь ли ты принять княгиню, которая желает тебя видеть?
Эмма вспыхнула; дедушка с беспокойством вскочил с кресел и бросил трубку.
— Княгиня? Скажи, что я за честь почитаю, где она? Дайте мне сюртук мой, приберите поскорее в комнате!
Эмма поспешно подвинула к стене столик, взяла книги, лежавшие на нем, переложила их на другой и не знала, за что приняться.
— Что же сказать лакею?
— Да просить, просить!
Карета въехала во двор, и пока дедушка надевал свой сюртук, бабушка Эммы в дверях встречала княгиню.
Просто, но богато одетая, с ласковою улыбкою отвечала княгиня на неловкие приветствия старушки. Явился дедушка, низко кланяясь. Бабушка предлагала чашку кофе. Эмма с трепетом присела и дрожала невольно, не смея глядеть на княгиню.