— Что ваша больная? — поспешно спросила его княгиня.
— Ничего; ей теперь лучше. Не беспокойте ее, княгиня.
— Мне надобно ее видеть.
— Для чего же, княгиня? Она теперь спокойнее и просит послать за духовником вашим, монахом Паисием. Да, она еще просила меня извинить ее перед вами, что причиняет вам столько неприятностей своею болезнию. Прикажите поскорее послать за этим монахом; а что касается до беспокойств, причиненных вам нездоровьем Эммы, то они продолжатся немного времени. Эмма не проживет до вечера.
— Любезный доктор!..
— Да, на этот раз наука меня не обманет… Княгиня не в силах была ни идти к Эмме, ни говорить.
Она пошла в свой будуар. Старый князь встретил ее в зале.
— Правда ли, что наша немка отчаянно больна и умирает? — спросил он.
— Да, — отвечала княгиня.
— Как скучно! Филька! вели заложить мою карету. Adieu, ma chere! я еду в Москву.
— Теперь?
— Да, ты знаешь, что я терпеть не могу мертвых и теряю сон и аппетит, когда в доме есть покойник.
Через час загремел экипаж княжеский и в самых воротах столкнулся с старинными дрожками, на которых приехал духовник княгини.
Инока ввели в комнату Эммы. Больная сидела в больших креслах против окна, обложенная подушками.
— Отец мой! — сказала ему Эмма слабым, едва слышным голосом. — Теперь скоро кончится все: и борьба, и страдание. Одна просьба к вам, моему последнему утешителю на земле: совершите надо мною святое таинство обращения в православную веру и, заклинаю вас, упросите княгиню, чтобы меня похоронили на здешнем сельском кладбище.
— Дочь моя! благословенно твое желание, и святая церковь православная всегда готова принять прибегающего к ней. Но что за мысль о кладбище…
— Неужели это грех? Здесь положены его предки… здесь положат и его, где бы он ни умер и сколько бы еще лет ни прожил. Боже! дай ему жизнь долголетнюю и счастливую; но придет и его череда. Бренные кости мои возрадуются, что на одной божией ниве восстанем мы некогда: восстану я — не упрекать его, но встретить взором святой любви, которого не узнать ему в здешней жизни; восстанет и он — не отвергнуть меня, но вместе приблизиться к трону любви бесконечной.
Благочестивый инок не мог удержать слез своих. Он положил обе руки на голову Эммы и молился о ней…
Едва кончился обряд миропомазания и Эмма причастилась св. тайн, когда тихо вошла в комнату Фанни и со слезами упала у ног своей подруги.
— Неужели и дедушка приехал с тобою? — спросила Эмма беспокойно.
— Нет, я одна.
— Слава богу! я не дождусь его, если он приедет завтра… Сядь здесь, подле меня, Фанни; подвинь мои кресла сюда, поближе к окну.
Все оставили комнату; Фанни села подле своей подруги.
— Фанни! дай мне свою руку. Счастлива ли ты, Фанни, с твоим Теобальдом?
— О, милый друг мой!
— Фанни! если старик мой не переживет моей смерти — будь матерью братьев моих…
— Живи, милый друг, подумай о нас!
— Нет! земное уже исчезло для глаз моих… Но, Фанни, посмотри — мои взоры — темнеют, — кажется, это верховую лошадь ведут по двору… Он едет куда-нибудь! Еще раз увидеть его… Фанни! пошли к Полю кого-нибудь сказать, что я желала бы видеть его, поговорить с ним…
XVIII
Молодой князь был в своей комнате, совсем одетый для прогулки. Другой какой-то молодой человек стоял подле него. Они смеялись и разговаривали друг с другом.
— Время проходит, Поль, нас ждут; поторопись! готова ли твоя лошадь? Какой ты неразвязный! Все как будто прежняя дурь осталась в твоей голове!
Вошел лакей княгини.
— Что ты?
— Барышня Эмма Ивановна приказала вас просить к себе поскорее; ей, приказала сказать, крайняя нужда видеться с вами.
— Что такое, Поль? Какая барышня Эмма Ивановна?
— Компаньонка маменьки.
— Да что у тебя с ней за дела? Поль! что это такое?
Молодой князь покраснел от двусмысленного взора своего товарища.
— Вздор! я тебя не отпущу. Что за ребячество! что за любовь в домашнем уголке! что за романы!
— Ничего; оставь свои глупые подозрения.
— Ну! так вели сказать ей…
— Она опять больна, говорят? — спросил князь у лакея.
— Очень, говорят, нездорова, ваше сиятельство.
— Ну, так ты что за лекарь? Вздор! Если и были какие-нибудь сплетни, приедешь еще и тогда можешь прощаться и плакать.
— Да разве она очень нездорова?
— Не могу знать, ваше сиятельство.
— Чего тут толковать! Скажи, что ты уехал. Человек! поди, скажи, что ты не застал уже князя. Не правда ли, Поль?