— Ну, если мы и впрямь провалимся в сугроб все втроем, мистер Эллин увидит это из своего окна — его дом совсем близко от дороги — и сразу прибежит и спасет нас.
Я оставила ее размышлять над этой счастливой возможностью, а сама тем временем села читать его письмо ко мне, прибывшее одновременно с записочкой для нее.
До сих пор мне казалось, что мистер Эллин, пожалуй, поторопился с покупкой материи на платье и накидку для Мартины и что следовало дать отсутствующему мистеру Конуэю Фицгиббону еще одну возможность снестись с миссис Уилкокс, или собственной персоной прибыть в «Фуксию» для объяснений. Не была я уверена и в том, что мистер Эллин сделал все возможное, чтобы склонить миссис Уилкокс вернуть Мартине хотя бы часть вещей. Однако его письмо, хотя и не могло полностью оправдать его поспешность, тотчас убедило меня, что поражение, которое он потерпел, пытаясь упросить мисс Уилкокс ослабить хватку и вернуть Мартине часть ее одежды, нельзя отнести на счет его кажущегося легкомыслия. Как оказалось, она с таким жаром отвергла две его попытки уломать ее, что ему стало совершенно ясно: отказ продиктован низменным желанием проучить бедную маленькую Мартину за «упрямство». Даже Дианины обноски, заявила директриса, слишком хороши для такой мерзкой, отвратительной, строптивой девчонки.
Однако же в коммерческих переговорах, касавшихся браслета-змейки — украшения, полезного, возможно, для установления личности Мартины, мистер Эллин оказался удачливей. В сочельник, проводив мистера Сесила домой, он нанес в «Фуксию» еще один визит и уговорил мисс Уилкокс продать ему браслет по цене, которую назначит ювелир, — конечно, при условии, что мистер Конуэй Фицгиббон не объявится. («Ох, мистер Эллин, — подумала я, читая это, — щедр, как всегда, себе во вред! Этот браслет недешево вам станет. Учитывая потерю дочкиного гардероба, мистер Фицгиббон сочтет, наверное, что ничего больше не должен мисс Уилкокс за обучение. И я не удивлюсь, если она возьмет с вас кругленькую сумму, — безжалостно рассуждала я, — чтобы компенсировать свои потери за учебную четверть, ведь мистер Фицгиббон не уведомил ее в положенное время».)
Далее мистер Эллин сообщал, что раз уж, сам того не желая, навязал мне заботу о Тине, он более чем готов принять на себя расходы по ее содержанию на то время, пока будет продолжать свое расследование. «Я полагаю себя чем-то вроде частного сыщика, — писал он. — И пожалуй, могу mum справиться с этим делом не хуже джентльменов с Боу-стрит. Конечно, это может затянуться, ибо я решил не добиваться признаний от Тины, которая, на мой взгляд, находится на грани нервного истощения, она ведь всего только ребенок. Разумеется, все может разъясниться, если вновь появится мистер Фицгиббон и приведет уважительные причины своего поведения, но если он не потрудится написать или явиться собственной персоной, пройдут недели, а, может быть, и месяцы, прежде чем мы сумеем разгадать эту загадку. Но важнее всего немедленно решить, что делать с Мартиной, за которую мисс Уилкокс наотрез отказывается нести ответственность, если ей не дадут допросить девочку по-своему и вырвать у нее признание. Я уже злоупотребил вашей добротой, попросив приютить Мартину на время каникул, в надежде найти за это время школу для нее где-нибудь поблизости. И был бы бесконечно признателен вам за совет: может быть, лучше поселить ее в семье священника? Рэндолфы, вне всякого сомнения, не откажутся взять ее к себе, но сейчас, как вы знаете, все их дети болеют свинкой…»
Остаток рождественской ночи я провела без сна — раздумывая, как лучше ответить на безмолвную просьбу мистера Эллина. Было более, чем ясно, что он просит меня опекать Мартину не ближайшие две недели, а сколько понадобится: возможно, месяц-другой, а возможно, и долгие годы… Было ли разумно, было ли безопасно так себя связывать после трехдневного знакомства? Тина — создание непростое, хотя и не внушает мне отвращения, как мисс Уилкокс. Может быть, она как раковина, створки которой плотно сомкнуты, зато внутри прячется жемчужина, чей блеск я, кажется, успела разглядеть? Может быть, это и есть тот таинственный воздух перемен и поисков, который так давно тревожил мои мысли? Заботиться и воспитывать юное существо, чья участь так печальна и непостижима? Отправить такую девочку в школу значило бы оторвать ее от единственных друзей и обречь ее всегда носить ту непроницаемую, защитную броню, которая ужаснула и отвратила от нее прежнюю наставницу.
Я долго думала и молилась. Потом села писать ответ мистеру Эллину. Мягко попрекнув его тем, что, как я догадывалась, было расточительством при покупке браслета-змейки, я сообщала ему, что готова принять на себя заботу о девочке, чьи несчастья тронули мое сердце, не только на время каникул, но на столько времени, сколько будет нужно. Объясняла, что могу себе позволить расходы на ее одежду, питание и обучение, но если ему так приятнее, согласна разделить их с ним, по поводу чего мы, несомненно, легко договоримся (как оно и случилось). Одобряла его решение испытать себя в роли сыщика-любителя и желала ему всяческого успеха на этом поприще, обещав свою безотказную помощь. Выражала надежду, что в наших совместных усилиях помочь девочке-сиротке Господь не оставит нас своей милостью.
Я подписала и запечатала письмо и приготовила к отправке утренней почтой. Так я вступила на путь исканий, потерь и обретений.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мистер Эллин с радостью, и даже не с радостью — с восторгом — принял мое предложение. Но не думайте, что мы решили дело, даже не спросив Мартину, где бы она хотела жить, словно она не человек, а вещь, у которой нет желаний. Она уже знала, что каникулы ей предстоит провести в «Серебряном логе», и мы решили, что поговорим с ней о будущем чуть позже — накануне возвращения пансионерок в «Фуксию». Однако перед самым Новым годом, когда до конца каникул оставалась еще неделя, случилось небольшое происшествие, заставившее нас переменить планы.
Все это время Тина жила в доме, как пленница, и если и выходила за порог, то для того лишь, чтоб, сделав несколько шагов, перейти через дорогу и попасть в дом к доктору Перси. Но в тот день, вместо тоненьких туфелек, в которых она оказалась в доме, у нее появилась пара крепких башмаков — местный сапожник, торопясь изо всех сил, дошил их, наконец. Она умирала от желания лепить снежную бабу, которой я предпочла бы украсить собственный сад, надежно укрытый от чужих глаз, но уступила ее настоятельным просьбам не совершать несправедливости и не лишать такого дивного зрелища бедную больную миссис Перси. Мистер Эллин взялся помогать нам, и целое утро мы втроем сооружали бабу и готовили мороженое из снега с малиновым вареньем. Мы всей душой предались этому увлекательному занятию, как вдруг заметили высокую, чопорную мисс Уилкокс, торжественно вышагивавшую по улице с двумя девочками по бокам.
Тина застыла на месте, ее посеревшее личико окаменело от ужаса.
— Каникулы уже кончились? — пробормотала она, запинаясь. — Я должна вернуться ТУДА?
— Нет-нет, еще не кончились, — успокоил ее мистер Эллин. — Это две новенькие, их родителям, как мне сказал мистер Сесил, нужно было уехать в Шотландию, проведать больную бабушку. Поэтому девочек отослали в школу неделей раньше. И ты вообще не должна возвращаться «ТУДА», разве что очень этого захочешь.
— Нет, нет, ни за что! Там ужасно. Девочки шушукались за моей спиной, дразнили меня «попугаихой» и «вороной в павлиньих перьях», а Диана сказала, что мисс Уилкокс — жаба, а я жабье отродье.
— Ну и что, — прервал ее мистер Эллин, желая поскорее прервать этот поток воспоминаний. — Жабы — очень полезные животные и очень милые, если их приручить. У меня самого в саду живет жаба. Я назвал ее Нед и как-нибудь тебя с ней познакомлю. А хочешь, я тебе расскажу, что мы с миссис Чалфонт придумали?
Она кивнула, и мы пошли в дом.
— Ты знаешь, что такое «опекун»? — спросил мистер Эллин.
Она кивнула вновь:
— Опекун — это тот, кто тебя опекает, заботится.