Посочувствовав про себя разгневанным родителям, я ничего не сказала Тине — уж очень я была рада порыву искреннего детского веселья, увлекшему ее. Когда в апреле я решила, что Тине нужно больше учиться, и нашей с ней ежедневной игры на фортепьяно и чтения псалмов и отрывков из Библии недостаточно, мистер Рэндолф охотно согласился, чтобы Тина вместе с Элизабет брала уроки у гувернантки, служившей в их доме. Доктор Перси и мистер Эллин посоветовались между собой и сочли, что Тине ничто не мешает вернуться к занятиям, правда, в строго ограниченном объеме: она не должна переутомляться и перегружаться, но в случае, если удастся избежать перенапряжения, они не сомневались, что общество сверстницы, как, скорее всего, и толика здорового соперничества только пойдут ей на пользу.
Сама Тина была очень рада такому повороту событий, отчасти потому, что это избавляло ее от тайного страха, что снова явится мисс Уилкокс и, как она выражалась, постарается опять ее «зацапать» и утащить в свою школу, насчитывающую теперь пятнадцать пансионерок и пятнадцать приходящих учениц; Диана была назначена старостой над всеми ними, а Мэри и Джесси — ее помощницами. Вот почему Тина так охотно пробиралась сквозь дыру в изгороди (вместо того чтобы чинно ходить на уроки по аллее парка) и радостно, вприпрыжку возвращалась домой с ворохом рассказов об удивительных событиях, случившихся с нею в приветливом, веселом доме ректора, где происходило непрестанное людское коловращение и где мистер Рэндолф, с помощью мистера Сесила, как правило, готовил к принятию сана двух-трех молодых людей. Хотя то были будущие богословы, присутствие молодежи только прибавляло веселья этому всегда оживленному дому, и время от времени Тина разгоняла тишину «Серебряного лога» рассказами о шутках и отчаянных розыгрышах, от которых у моих сестер, особенно у моей достойнейшей сестрицы Мэри, волосы встали бы дыбом, происходи обучение их дочерей в такой развеселой обстановке.
Не думаю, что две юные барышни слишком перенапрягались на уроках. Скорее уж во время игр, когда Элизабет, под руководством Тины, стала постепеннно избавляться от многолетних привычек больного ребенка. Впервые это выяснилось, когда Тина, которой мистер Эллин подарил скакалку, огорчилась, поняв, что прыгать через веревочку ей предстоит одной.
— Надо научить Элизабет прыгать через скакалку — заявила она. — Не может же она всегда сидеть в этом инвалидном кресле, словно ей девяносто лет. Ансельм не станет прыгать, он говорит, что это не мальчишеское дело. Но мы с Элизабет подозреваем, что он все же прыгает через скакалочку, когда думает, что никто не видит. Мы его выследим, и уж тогда посмеемся от души! Ну, а толстушка Анна еще совсем маленькая, она пока прыгает не лучше, чем кочан капусты. Так что придется Элизабет учиться.
Благодаря несгибаемой воле Тины и ее неизменной поддержке, Элизабет, к некоторому ужасу родителей, оторвалась от инвалидного кресла и поразила всех домашних тем, что стала ходить, а потом даже пробовала бегать, правда, на вожделенную цель — прыжки через скакалку — был наложен медицинский запрет. Мистер и миссис Рэндолф не помнили себя от счастья и не знали, как благодарить чужую девочку, сотворившую это чудо, и меня, эту девочку приютившую.
Но мне не нужно было никакой благодарности, ибо к тому времени забота о Мартине стала для меня тем же игом (если перефразировать цитату, с надлежащим благоговением, надеюсь), «что крылья для птицы». То была, правду сказать, столь глубокая радость, что я стала упрекать себя в эгоизме: как я могла за пять лет своего одинокого существования в «Серебряном логе» ни разу не помыслить о том, чтобы приютить какую-нибудь бездомную сиротку, которая рада была бы обрести пристанище среди жизненных бурь?
Не думайте, что мистер Эллин решил посвятить всю оставшуюся жизнь поискам пропавших родственников Тины. Весь последний год он писал «Историю шведской поэзии», а в перерывах посещал свое имение в Валинкуре. Кроме того, к величайшему его огорчению, его замучили приглашениями в гости, поступавшими со всех сторон, когда вдруг выяснилось, что он известный писатель и зажиточный землевладелец. Секрет просочился через Тину, которая несмотря на то, что дала слово держать язык за зубами, тут же посвятила в эту тайну Элизабет.
— Откуда я могла знать, что мистер и миссис Рэндолф не сказали Элизабет про мистера Эллина? Если бы у меня была маленькая дочка, я бы ей все рассказывала, все-все, — защищалась она, когда мы с мистером Эллином стали выговаривать ей за то, что она обманула наше доверие. — И откуда мне было знать, что Элизабет пойдет и все расскажет мисс Спиндлер, а та всему приходу? Гувернантка должна уметь держать язык за зубами. Я не могла не сказать Элизабет, просто не могла. Она же моя подруга, а некрасиво иметь секреты от друзей.
Мистер Эллин только улыбнулся в ответ на эти оправдания и пожал плечами, но тут его мозг пронзила неожиданная мысль, и он сказал:
— Но ведь мы, миссис Чалфонт и я, тоже твои друзья, Тина. А у тебя от нас есть секреты, хотя ты знаешь нас дольше, чем Элизабет. Не пора ли и тебе рассказать то, что мы хотим знать?
Тина отпрянула от нас и опустила голову, как в прежние дни в «Фуксии».
— Я сказала бы вам, если бы могла, — промолвила она, наконец. — Но я не могу. Не могу и… боюсь.
— Ну ничего, в один прекрасный день ты, может быть, расхрабришься и скажешь, — успокоил ее мистер Эллин. — А пока учись хранить всякие другие секреты, которые нам с миссис Чалфонт доведется, быть может, доверить тебе. На этой неделе мне предстоит побывать на трех обедах, иначе я нанесу смертельную обиду хозяевам. Подумай, что ты наделала, болтушка ты эдакая, подумай и устыдись!
Тина вновь заулыбалась. Непохоже было, что она устыдилась.
Хотя, как я уже сказала, он не собирался положить всю оставшуюся жизнь на выяснение обстоятельств, которые Тина не могла или не хотела назвать, он сделал все, что было в его силах, чтобы разрешить загадку. Начиная с Рождества, в газетах регулярно печаталось обращение к родственникам мисс Мартины Фицгиббон (известной также под именем Матильды) — он просил их связаться как можно скорее с мисс Уилкокс, адрес которой прилагался—к недовольству означенной дамы, ибо она вынуждена была отложить продажу нарядов мисс Матильды до тех пор, пока не станет совершенно очевидно, что Фицгиббоны всех степеней родства не имеют ни малейшего намерения с ней связываться. Как только освободились от снега дороги, он, как уже известно, пустился на розыски сундучка и преуспел в них. Опираясь на такие эфемерные ключи к разгадке, как инициалы Т. и Д. и Тинино упоминание поездки «в Нью-…», он неутомимо наводил справки в пароходных компаниях всех главных портов. Но и самое скрупулезное штудирование списков пассажиров не помогло обнаружить никаких следов Конуэя Фицгиббона, а трое пассажиров с инициалами «Т. Д.» оказались людьми безупречной репутации, не позволявшей заподозрить кого-нибудь из них в том, что они способны были бросить малолетнюю родственницу на произвол судьбы. Мистер Эллин уже было окончательно утратил почву под ногами, как вдруг узнал, что французское судно «Пандора» по пути зашло в малоизвестный порт Танпул и взяло на борт нескольких пассажиров, списка которых не осталось в пароходной компании. Ходили слухи, что на полпути к Нью-Йорку корабль пошел ко дну вместе со всеми пассажирами.
С большим трудом выяснил мистер Эллин имена владельцев злосчастной «Пандоры», поначалу наотрез отказавшихся сообщить ему что-либо о пропавшем судне из опасения, что мистер Эллин хочет привлечь их к судебной ответственности. Но успокоившись на сей счет, они, в конце концов, уведомили его, что после кораблекрушения, на самодельном плоту спаслись лишь два брата по фамилии Рейнолдс, которых подобрало проходившее мимо американское судно и доставило в Нью-Йорк. Трагедия разыгралась несколько месяцев тому назад: «Пандора» потерпела крушение ровно через месяц после того, как Мартину оставили в «Фуксии».