— И вовсе не сестру, а вас! — воскликнула Тина. — Я звала и звала. Вы догадались, что бессердечная женщина была Эмма?
— Неважно, догадался я или нет, — осторожно заметил мистер Эллин. — У меня не было доказательств.
— А теперь есть?
— По-моему, да.
— Когда я проснулась, мы ехали на поезде. Перед глазами у меня все плыло, я не могла держаться на ногах. Хуже всего было то, что Эмма находилась рядом, снова переодетая кучером. Я больше уже не видела ее так ясно, как на корабле, но она время от времени появлялась и снова исчезала из виду. Я пыталась сказать пассажирам и станционным служителям, что меня украли, но никто меня не понимал, потому что я не знала, как по-французски «похитить». У мисс Спиндлер есть книга, французская грамматика, и мы с Элизабет каждый день заучивали из нее по четыре вопроса и ответа. Но ни от одного из этих вопросов не было никакого толка. Они такие глупые: «Есть ли у вас удобный диван с желтыми подушками? Есть ли у вас сочный кочан капусты? Есть ли у вас свежее яйцо?» И множество других, таких же глупых. Неужели французы на самом деле говорят так, как в книге мисс Спиндлер?
— К счастью, нет, — ответил мистер Эллин.
— В конце концов миссис Смит ужасно разозлилась. Она сказала, что знает одного человека, который упрячет меня туда, откуда я никогда уже не выберусь. Мне показалось, что этим она хочет сказать, что, если я не перестану, Эмма убьет меня. Я очень испугалась и решила терпеливо ждать, пока тетя Арминель не пошлет вас за мной. Наконец мы приехали в город с яркими огнями. Наверное, это был Брюссель. Там мы пересели на другой поезд. В темноте мы позвонили в колокольчик у дверей монастыря. Эмма в одежде кучера пряталась у стены, она не знала, что я ее вижу. Не помню, что было потом. Я оказалась в комнате, где стояло много кроватей. Других больных там не было, одна я. Монахини были добрые. Они не говорили по-английски, но когда они коротко остригли мне волосы, я каким-то образом поняла, что таково правило для всех сирот. Они принесли мне то, что Элиза называет «питательным супом» и дали Библию с картинками. Когда голова у меня перестала кружиться, я стала ночевать в большой спальне с другими девочками и ходить вместе с ними в школу. Я не могла делать уроков, но монахини-учительницы говорили только «Pauvre enfant!» Я молилась и ждала, ждала, ждала. И вы пришли.
Мистер Эллин объяснил причины своей задержки. Тина милостиво приняла его объяснения.
— Я понимаю, вы делали все, что могли. Но каждый день тянулся без конца!
Вскоре и мистер Эллин с полным правом мог повторить эти слова. Заботиться о ребенке, который вздрагивал при каждом звуке, со страхом глядел на двери, ожидая появления врага, и ни за что не соглашался заходить в тенистые аллеи даже при свете дня, было нелегко. К счастью, в каждой из гостиниц, где они останавливались, ему удавалось найти добросердечную горничную, которая за некоторое вознаграждение соглашалась присматривать за Тиной днем и спать в ее комнате ночью.
В воскресенье Брюссель проснулся под звуки проливного дождя. Вялая и скучная Мартина согласилась провести утро на диване у окна, то погружаясь в дремоту, то слушая колокола и с некоторым интересом наблюдая толпы горожан, спешащих под зонтами к мессе. Однако в полдень, воспользовавшись перерывом между ливнями, мистер Эллин взял Мартину на прогулку, во время которой обнаружилось, что они находятся недалеко от дома на Рю-де-Сандр, в котором герцогиня Ричмонд давала бал накануне битвы при Ватерлоо.
— О, пожалуйста, отведите меня туда! — сказала Тина, в первый раз оживившись. — На уроках декламации мы с Элизабет читали стихи про этот бал. Они написаны человеком, который называет себя Чайльд Гарольдом, хотя это не настоящее его имя, как у миссис Смит. Стихи начинаются словами:
Мисс Спиндлер сказала нам, что он великий поэт, но дурной человек. Но если он такой дурной, пожалуй, лучше не читать его стихов в воскресенье.
— Пожалуй, — согласился мистер Эллин, не готовый обсуждать эту нравственную проблему.
Над историческим домом на Рю-де-Сандр нависли тучи, но путешественники благополучно добрались до гостиницы прежде, чем первые капли дождя сменились бурей. Днем мистер Эллин попытался найти духовную пищу для себя и Тины среди книг, оставленных бывшими постояльцами. Для чтения вслух были выбраны «Притчи» Круммахера[27] в английском переводе, и Тина, вооружившись карандашом и листами писчей бумаги, с упоением принялась рисовать картинки к некоторым темам, чтобы затем порадовать ими тетю Арминель.
В понедельник они отправились в Остенде. Хотя в поезде Тина говорила мало, мистер Эллин заметил, что она с тревогой ожидает второго морского переезда, и стал думать, как отвлечь ее от мрачных мыслей. Когда они прибыли в город, ему посчастливилось обнаружить в лавке поблизости от гостиницы несколько корзиночек с крышкой, откинув которую можно было увидеть три или четыре великолепные экзотические раковины, лежавшие поверх целой россыпи более мелких ракушек, обернутых в зеленые и фиолетовые бумажки. Мистер Эллин решил купить одну из них, предоставив выбор Тине.
Она долго и придирчиво изучала корзинки, вновь и вновь сравнивая их достоинства и недостатки. Зато потом, когда решение было принято, с какой радостью и восхищением она развертывала, пересчитывала и вновь заворачивала свои сокровища! Мистеру Эллину больше не пришлось выслушивать рассказы об ужасах морской пучины. Во вторник корабль на несколько часов задержался в Остенде из-за неполадок с мотором. В то время как другие пассажиры ворчали и жаловались, Тина с упоением играла со своими ракушками.
Море было спокойным, а погода ясной, так что большую часть дня Тина провела с мистером Эллином, сбежав из дамской каюты от «злющей», как она объяснила, горничной.
— Быть может, ты чем-то ее рассердила? — полюбопытствовал мистер Эллин.
— Не я, а один моряк, — ответила Тина. — Он вошел и стал смеяться над ней из-за того, что она разиня — это он так сказал, а не я, — не распознала похищенного ребенка. Ведь если бы она сказала капитану, то получила бы щедрое вознаграждение. Вот что вывело ее из себя.
Любопытство мистера Эллина было удовлетворено. Он прогуливался по палубе, и тут появилась Тина, по самые глаза закутанная в новую шаль, ей не терпелось задать ему один вопрос.
— Мистер Эллин, вы не будете возражать, если вместо Энни мы отдадим эту шаль бабушке Джейн? Тогда мне не придется каждый Божий день смотреть на нее. Вдобавок, Энни эта шаль не нужна. Если вы пообещаете никому не говорить, то я открою вам один секрет. Я знаю, какой подарок готовит ей тетя Арминель на Рождество.
Мистер Эллин пообещал, что скорее с него живьем сдерут кожу, чем он проговорится Энни.
— Это необыкновенная шаль, тетя Арминель вяжет ее по образцу, который давным-давно дала ей покойная тетушка, жившая на севере Шотландии. Эта шаль совсем не похожа на те, что вяжет мисс Мэрфи. Узор изображает берег моря. Скалы и утесы вяжутся черными нитками, песок — коричневыми, зимнее море — серой шерстью, а пена у берега — белой. Поэтому Энни не понадобится шаль, которую мы купили у монашек, а бабушка Джейн ей обрадуется. И, может быть, Элиза захочет взять мой капор для одной из своих племянниц.
— Можешь распорядиться капором и шалью по своему усмотрению, — сказал мистер Эллин. — Тогда ничто не будет напоминать тебе о том, что ты предпочла бы забыть.
— Волосы все равно останутся короткими, — вздохнула Тина. — В приюте мы все выглядели как пугала! Я вполне могла бы сойти за мальчика. Ансельм станет называть меня Мартином, я уверена. Он так любит дразниться! А тетя Арминель страшно огорчится. Сколько времени отрастают волосы?
26
Байрон Дж. Гордон. Паломничество Чайльд-Гарольда. Песнь третья, 21 / Пер. В. Левика. М., 1985.
27
Круммахер Фридрих Вильгельм (1796–1868) — один из руководителей так называемого движения за возрождение церкви в Германии.