Мне никогда не казалось правильным, что некоторые родители пытаются научить своих детей не быть эгоистичными, убеждая их и даже заставляя отдавать дорогие для них вещицы другим детям или на благотворительные цели.
Такая щедрость по принуждению, на мой взгляд, совершенно бесполезна. Но когда ребенок отдает что-то от души, добровольно, безо всякого нажима, это поистине бесценный дар. Несмотря на все свои тревоги, я порадовалась этому проявлению Тининой доброты; а на следующий день меня еще больше порадовало то, что она в своей щедрости раздавала не только безделушки, которые не были ей дороги, а, напротив, дарила друзьям вещи, несомненно, для нее ценные. Например, изящные красно-белые шахматы Тина отдала Ансельму, который играл в шахматы со своим отцом, но собственных шахмат у него не было. Сама Тина в шахматы не играла, но каждая фигура для нее обладала индивидуальностью и имела свою биографию, даже у каждой пешки было собственное имя, которое Тина с любовью помнила с дней, проведенных в «Роще». Тем не менее, шахматы должны были достаться Ансельму, потому что это был прекрасный, к тому же самый подходящий для мальчика подарок, кроме, конечно, ножа, который следовало сохранить, на случай, если Лоуренс о нем спросит. Цитра, на которую Элизабет, как показалось, поглядела мечтательно, тут же была ей вручена, а маленькая Анна пришла в восторг, получив кукольный чайный сервиз из тончайшего розового фарфора. Племянники и племянницы Джейн и Элизы тоже не были забыты, а Ларри была вручена полная разных сокровищ коробочка, чтобы он отнес ее домой своей маленькой Шарлотте.
Но день, когда Тина вбежала в бывшую комнату для шитья, и день, когда она раздавала подарки, были разделены второй ужасной ночью, полной снов; в них я снова бродила у пурпурных стен и видела призрачный катафалк, который летел на меня, становясь все ближе и ближе, пока я не проснулась в ужасе.
Проснулась — ради чего? Ради невыносимого ожидания, которое должно было продлиться, по крайней мере, как я полагала, еще три-четыре дня, пока мистер Эллин и мои пасынки не продолжат свое путешествие из Груби-Тауэрс в Парборо-Холл и не вернутся в «Серебряный лог» сообщить об успехе или о провале своей миссии. Что ж, ничего не поделаешь, предстояло, сколько хватит сил, выдержать и это ожидание.
Мои тревоги еще усилил визит мистера Уилкокса, который гостил у своих сестер в «Фуксии» и не мог упустить возможности заполучить то, что газетчики именуют «сенсацией». Перед отъездом мистер Эллин предупредил меня, чтобы я не делала никаких заявлений для прессы. Повинуясь его приказу, я отказалась сообщить мистеру Уилкоксу какие бы то ни было сведения, в то же время проявляя всяческую любезность в надежде заручиться его молчанием. Тщетная надежда! Джейн и Элиза были воплощенная осмотрительность; но человек, который привез мистера Эллина и Тину домой, слышал, как Тина назвала имя миссис Смит и уловил сказанные мистером Эллином на пороге дома слова «сиротский приют в Бельгии». На этом скудном фундаменте мистер Уилкокс воздвиг сложнейшее, от начала до конца вымышленное построение о том, как некая фанатичная католическая дама, подруга покойного мистера Конуэя Фицгиббона и его жены, не могла со спокойной совестью оставить их ребенка в руках протестантов. Впоследствии нам с мистером Эллином довольно сложно было опровергнуть эту нелепую выдумку. Более того, среди наших знакомых есть и такие, кто верит в нее и по сей день. По счастью, я оставалась в неведении относительно того, что зародилось в пылком воображении мистера Уилкокса по окончании совершенно пустой, как мне казалось, беседы!
Никто не разделял моей тревоги. Ларри — который казался на два дюйма выше и шире после своего выходного дня — трудился в саду, с хозяйским видом, подобающим будущему кучеру в Валинкуре, причем до такой степени запугал бедняжку Питера, что я была рада, когда увидела, как ужасный ножик, подарок Лоуренса, исчез в Питеровых карманах — это Тина услышала обвинения, которые сочла несправедливыми, пришла в возмущение и подарила ножик. Энни, чуть подремывая, наслаждалась жизнью. Джейн и Элиза весело болтали в кухне — нетрудно было догадаться, что служило предметом их оживленной болтовни! Тина, среди своих разнообразных занятий снова и снова принималась читать наизусть описание радуги Джеймса Томсона,[32] которое ей велела выучить мисс Спиндлер в это утро. Мне думается, стихотворение захватило ее, поскольку впоследствии я слышала эти строки десятки раз:
Возможно ли, задавалась я вопросом, что меня ждет переливающееся радугой счастье?
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Что же тем временем поделывали мистер Эллин и его спутники? Впоследствии он называл это путешествие самым тягостным из всех, какие ему приходилось совершать. Лоуренс и Гай не говорили почти ни слова; они выглядели настолько подавленными и мрачными, что прочие пассажиры с любопытством их разглядывали. Мистер Эллин искренне полагал, что братьев принимали за не опасных для окружающих душевнобольных, а его самого — за их сопровождающего. По прибытии в Груби мистер Эллин расположился в гостинице, ожидая, что решит Августин, выслушав рассказ братьев.
Спокойный и собранный, на взгляд стороннего наблюдателя, мистер Эллин сидел у окна, выходившего на стены Груби-Тауэрс. Его внимание привлекла одинокая всадница, скакавшая в том же направлении. Когда она подъехала поближе, мистер Эллин отметил ее великолепное умение держаться в седле; что-то в ней напомнило ему рассказ Маргарет о высокой даме в черном, расспрашивавшей ее на морском берегу. Мистер Эллин разглядел лицо наездницы — неподвижное, застывшее, — оно, казалось, было вырезано из алебастра. Прямая, с высоко поднятой головой, она исчезла в зимнем тумане.
Через час явился Лоуренс, бледный и угрюмый.
— Августин согласен, чтобы мы предприняли расследование, которое вы предложили — мы должны совершить его сегодня ночью, чем раньше, тем лучше. Убеждать его пришлось довольно долго, но в конце концов он согласился. Он не видел ни статьи Уилкокса, ни ваших просьб дать сведения о так называемой Матильде Фицгиббон, поэтому все это оказалось для него тяжелым ударом. Не стоит винить Августина, что он сопротивлялся так долго.
Мистер Эллин выразил свое согласие. Он тоже считал, что из-за сильного потрясения Августин не мог сразу принять решение.
— Но Августин поставил два условия. Если сегодняшнее расследование выявит ошибочность ваших предположений, он не допустит никаких дальнейших розысков относительно происхождения Мартины. Больше не должно быть никаких упоминаний о том, что Мартина, может быть, и не дочь Тимона и Гарриет Дирсли. Нельзя будет впрямую расспросить Эмму о причине или причинах насильственного увоза Мартины. Придется согласиться с мыслью, что она сделала это единственно от того, что хотела забрать дочь своей умершей подруги из-под опеки собственной мачехи, которую всегда ненавидела. В ответ на наше обещание скрыть от всех преступный и безумный поступок Эммы, ее заставят поклясться, что она никогда и никоим образом больше не станет вмешиваться в дела своей мачехи. Одобряете ли вы эти условия и принимаете ли их, будучи доверенным лицом миссис Чалфонт?
Мистера Эллина поразило, до какой степени точно Лоуренс воспроизводит заявления Августина: сухой язык законника был совершенно иным, чем речь самого Лоуренса. Сухо и сдержанно представитель миссис Чалфонт дал ответ:
— Я полностью одобряю и принимаю эти условия. Исполнив свою обязанность, Лоуренс тут же стал самим собой:
— Не знаю, вдруг это спутает нам все карты — но моя сестра не в Парборо-Холл. Она здесь, в Груби-Тауэрс.