Она чувствовала, как в ее глубинах фаллос припал к устам матки и спаялся с ними – так пчела приникает к цветку в поисках нектара. Ей так хотелось, чтобы Жан пролился, и она так старалась, чтобы и живот ее и зад убедили его не медлить: каждый мускул ее тела, тела гибкого, хищного зверя, старался помочь мужчине поскорее испытать последний трепет. Но Жан хотел быть победителем в этой борьбе, хотел, чтобы первой изнемогла она. И он наносил ей удары быстрые, могучие, стараясь, чтобы его кинжал прошел в ней как можно больший путь, погружая его в раскрытую рану по рукоять и почти весь вытаскивая потом наружу. Яростно, со стиснутыми зубами, трудился он над нею, жадно вслушиваясь в ее хриплые крики, впивая ее горячий запах. А она билась под ним, подскакивала словно под ударами хлыста, царапала спину и кричала, кричала, кричала…
И, наконец, и крик, и дыхание оборвались, и она вытянулась, успокоенная, едва ощущая свое тело, но в душе сожалея, что такое же возбуждение не овладело и ее рассудком, что ее мозг не смог так же трепетать и биться, как трепетала и билась только что ее влажная плоть.
Ей не хотелось, чтобы он двигался, и Жан, словно поняв это, застыл на ней неподвижно. Она прошептала:
– Я бы хотела заснуть вот так – с тобою во мне.
Он прижался щекой к ее щеке. Черные завитки щекотали ему губы. Он потерял счет времени – сколько же оставались они в таком положении? Потом он услышал шепот:
– Я умерла?
– Нет, ты живешь во мне, а я в тебе.
Он крепко сжал ее, и она задрожала.
– Любовь моя, мы и в самом деле одно существо. Я – только частица тебя.
Он с нежностью поцеловал ее, и это было толчком к пробуждению.
– Возьми меня опять! Еще глубже! Раскрой меня, разорви! Доберись до самого сердца!
Она просила и смеялась своим же просьбам:
– Лиши меня невинности! Я тебя люблю! Я готова! Я тебе отдамся! Сломай меня!
Он принял условия игры:
– Отодвинься чуть-чуть. Так, теперь опустись немного. Не бойся, делай все, как я скажу.
– Да, – прошептала она, млея от предвкушения. – Да, – повторяла она. Делай все, что захочешь! Не спрашивай меня – делай!
Ей хотелось найти в себе способность погрузиться еще глубже в сознание того, что ее берут, совершенно отдаться на волю своего обладателя, быть его безвольной игрушкой, чтобы ее ни о чем не просили, а только приказывали быть слабой, покорной, послушно раскрывающейся навстречу любым желаниям. Существует ли, спрашивала она себя, большее счастье, чем счастье уступчивости, подчинения? И одной этой мысли было достаточно, чтобы приступ оргазма потряс ее.
И потом, когда она была точно подстрелянный зверек, окровавленный трофей в охотничьей сумке, она спросила охотника:
– Ты думаешь, я именно та женщина, какую ты хочешь?
Вместо ответа он поцеловал ее.
– Но я хочу быть еще желанней!
– А ты с каждым днем становишься все желанней и желанней.
– Это правда?
Он так улыбнулся ей, что она поверила и успокоилась. Мелодичный ноктюрн плыл по ее жилам, смыкая ей глаза. Но она никак не могла победить те чувств, которые будоражили ее мозг.
– Это, наверное, Мари-Анж сбила меня с толку, – вдруг услышала она свой голос и удивилась: она уж никак не собиралась доверить это Жану.
Он встрепенулся:
– Мари-Анж? А она при чем тут?
– Она удивительно смела в обращении.
Больше Эммануэль ничего не хотелось говорить. Некое растение продолжало расти в ней, пускать корни, разбрасывать бесконечные ветви с силой более мощной, чем сила разума… Но муж захотел все же выяснить роль Мари-Анж.
– Ты думаешь, это она поможет тебе постичь тайны жизни?
– А почему бы и нет?
Жан усмехнулся, эта мысль его позабавила.
– А ты заметила у нее талант в этом смысле?
Эммануэль, немного поколебавшись, ответила:
– Нет. – Но улыбнулась тем видениям, которые до сих пор так и не покидали берегов, где бродили ее мечты:
– Но я очень надеюсь его обнаружить.
Жан был настроен снисходительно. Он начал укачивать, дурачась, Эммануэль и петь ей колыбельную:
Я вижу, что моя маленькая девочка.
Хочет заняться любовью с Мари-Анж. Не так ли?
И потому моя маленькая девочка Мучается и мучается… Не так ли?
Эммануэль качала головой в такт его словам, словно поддакивая.
– Не только это, но и это, – призналась она. Он тихо рассмеялся:
– С такой сопливой девчонкой?
Она сердито, как избалованный ребенок, надула губы, но голос звучал как бы издалека, устало и смутно:
– Я имею право этого хотеть! Разве нет?
И Жан снова излился в нее, радуясь тому, что он может столько дать ей, так глубоко проникнуть в нее, так полно на сладиться ею. Радуясь их общей неутомимости…
Они лежали, вытянувшись, прижавшись плечами и бедрами, и Эммануэль боялась пошевелиться, чтобы ни одна капля не вылилась из нее. – Спи, – прошептал Жан.
Из дальней комнаты доносился бой часов. Полночь. Рука Эммануэль тянется к низу живота, пальцы трогают бутон плоти, раздвигают лепестки, на которых еще не высохли следы Жана. Перед глазами Эммануэль выплывают из тьмы раздвинутые бедра Мари-Анж, и каждому жесту видения Эммануэль отвечает таким же. И она видит, что ее подруга близится к завершению, Эммануэль кричит, и крик ее более страстен, чем тот, что она издавала в объятиях мужа. А он, привстав на локтях, улыбается, глядя на нее, обнаженную, словно испускающую свет наслаждения, с рукой, прижатой к лону, с другой, ласкающей свою грудь. Долго еще дрожат ее ноги. Даже после того, как лоб разглаживается и на лице появляется выражение полного блаженства и покоя.
Цветы розы
Эммануэль отправилась в клуб спозаранку, ей хотелось плавать, а не слушать праздную болтовню. Не заботясь ни о времени, ни о взглядах редких в этот час посетителей, она, наверное, уже в десятый раз пересекала бассейн из конца в конец. Она плыла, высоко поднимая руки, ныряла, ложилась на спину, и кончики грудей, вырвавшиеся из купальника, розовели над поверхностью воды, как маленькие коралловые рифы. И снова – плыть, нырять, выныривать…
Когда, усталая от всех этих упражнений, тяжело дыша, она подплыла к хромированной лесенке, ведущей из бассейна, оказалось, что выход охраняется. Ариана де Сайн, наклонившись к воде, лучезарно улыбалась.
– Проход закрыт, – объявила она. – Нужен пропуск!
Эммануэль была не в восторге от того, что одна из «идиоток» обнаружила ее здесь, но постаралась ответить лучшей своей улыбкой.
– Так-так. Изображаем наяду, когда порядочные женщины еще спят. Что за прятки?
– Но вы-то тоже оказались здесь, – заметила Эммануэль, пытаясь подняться на лесенку. Ариана не спешила освободить путь.
– Я! Я – это совсем другое дело, – сказала она с таинственным видом, но Эммануэль не попыталась разгадать эту тайну и молчала под внимательным изучающим взглядом графини.
– Вы удивительно переменились, – в голосе графини слышалось искреннее восхищение.
И Эммануэль поверила ей. Право же, хотя Ариана была немного странной, но в ней было что-то бодрящее, укрепляющее – с ней можно быть поласковее, посвободнее, без всякой принужденности.
. Наконец, Ариана освободила дорогу, и русалка выбралась на берег. Степенно она убрала свою грудь в купальный костюм (хотя верхняя ее часть осталась открытой) Она присела рядом с Арианой, и к ним тут же подошли двое молодых людей – настоящие викинги с виду. Ариана весело болтала с ними по-английски, Эммануэль ничего не понимала из их разговора, но ей и не хотелось понимать. Ариана повернулась к ней:
– Хотите что-нибудь сказать этой паре?
Эммануэль поморщилась в ответ, и Ариане пришлось объявить претендентам о провале их кандидатур. Они добродушно рассмеялись, но уходить явно не спешили. Эммануэль они казались довольно простоватыми. К счастью, тут Ариана поднялась и взяла ее за руку:
– Они надоели мне. Пошли к вышке.