Распространяемая по всему миру американская государственность, рядясь в навешиваемый падкой до лицемерия political correctness ярлык «американской демократии», уже серьезно ранит национальное чувство, которое, реагируя в полной мере, регрессирует к наиболее архаичным формам идентификации на основе «почвы и крови». Однако такой ретроспективно-рефлексивный регресс наиболее замечателен тем, что наиболее продуктивен в философском обнаружении Начала.
Логика метафизики Левинаса не нарочно и, возможно, бессознательно, но вполне методично и последовательно исключает Событие подлинного Богоявления как явления Иисуса Христа в его рождестве, распятии и воскресении. И очень может быть, что Истина в ее наивысочайшем смысле на стороне Эммануэля Левинаса, но я, вслед за Достоевским, становлюсь к ней в оппозицию, оставаясь на стороне Христа.
Переводы
Забота о добре233
Саломон Малка. - Читая «Жизнь и судьбу» Василия Гроссмана, поражаешься в тот или иной момент тому, что находишь в этой книге вдохновение, подобное Вашему, как если бы Гроссман читал Левинаса... Откуда это родство между вашими творческими исканиями, столь разными, с другой стороны?
Эмманюэль Левинас. - Я смею надеяться, что эти идеи имеют общий источник в той ситуации и опыте, который выпал на долю нашего века - самого жестокого из всех времен, века двух войн, Холокоста, Гулага, различных беспорядков в нашей экономической жизни. Когда дышат воздухом одной эпохи, то могут говорить на похожих языках. Кстати, мы не говорим на одном и том же языке.
В творчестве Гроссмана описывается в определенном смысле конец света, а именно конец того, что создает свет. В оккупированной России, Германии, в покоренном гитлеровской Германией мире и обращаясь к теме борьбы защитников Сталинграда, он выразительно отобразил то, что я называю именно концом света. И в этой книге, подобно тому, как это делал я в своих философских эссе, он попытался показать, что единственным местом, где присутствует смысл, остается человеческое и встреча людей.
В большой работе Гроссмана, описывающей - как простой репортаж, это значительное произведение, - все ужасы советской и сталинской России, гитлеровской Германии, показывается, что остаются неизменными отношения человека к человеку, те незаинтересованные отношения чистой доброты, в которых автор видит главное в человеческом. Взгляд, стало быть, не сулящий ничего, но и не разочаровывающий в добре. Иначе говоря, в таких отношениях, от одного человеческого существа к другому, обнаруживается не просто индивид в качестве заменимого другим, одного из многочисленных членов человеческого рода, но эти отношения пронизаны чем-то уникальным. Наблюдая эти рассеянные моменты доброты или любви, время от времени возникающие вновь, как искры во мраке исчезнувшего света, Гроссман сам испуган невозможностью создания прочного порядка. Он говорит: потушим ли мы вскоре струей омовения пожар зла?
Но, кажется, это и есть тот единственный момент, когда не разочаровываешься больше в человеческом, и - каковы бы ни были конкретные обстоятельства - именно там находится царство духовности.
Главное в моих философских устремлениях - совсем не понятие бытия, не рациональность бытия, которая уже производна от этой рациональности отношения к другому. Как если бы то, что прежде всего было бы значимым и в первую очередь умопостижимым, совсем не являлось бытием со своим присутствием в себе, со своей реальностью, находящей удовольствие в том, чтобы быть реальной, со своим утверждением моего (du moi). Но как если бы то, что существует до всего и глубоко умопостижимо, являлось, наоборот, возможностью для меня отказаться от этого бытия ради того, чтобы заняться прежде всего бытием другого. Как если бы этот отказ от себя был глубже, древнее и, возможно, был более важным событием, нежели та настойчивость реальностей, которые для философов - и особенно для Спинозы - являлись первой умопостижимой вещью.
В «Жизни и судьбе» поражает соположенность открытия этической заботы и осознания судьбы еврея. Центральная тема Вашего творчества.
Действительно, я считаю, что библейская идея заключается именно в том, чтобы настаивать на первичности бытия ради другого. Что касается Гроссмана, то мы наблюдаем парадокс открытия сознания еврейского существования среди всеобщего страдания вне какого бы то ни было чтения текстов, вне всякого конфессионального образования, но в силу одного лишь альтруизма - можно это назвать так, он же называет это добротой. Данное бескорыстие в отношении к другому оказывается источником любой ценности. Самое волнующее в книге - постоянство человечности среди смятения, абсурдности, среди бесчеловечной жизни. Опыт ради другого - как открытие первых библейских заповедей.
233
Перевод выполнен Л.Ю.Соколовой по изданию: Le souci du bien // Espris, № 221, mai 1996. Беседа французского философа С.Залка с
Э.Левинасом состоялась после выхода во Франции перевода книги В.Гроссмана «Жизнь и судьба» (1995). - прим. пер.