— Марика! Ты долго будешь там сидеть? — раздался недовольный голос Марии Андреевны, она заглянула в комнату. — Зову тебя, зову! Пора обедать!
— Иду, мам! — ответила Марика и свернула окно.
Она зачесала волосы назад, закрепила их обручем и внимательно посмотрела на свое лицо. В отражении была обычная миловидная девчушка. Ничего общего с тем, что только что увидела Марика на мониторе, она, казалось, не имела.
«Надо убедить маму, — подумала Марика, поправляя вылезшую из-под обруча прядку, — что все это была просто безобидная игра, что ничего сверхординарного не произошло».
Но перед глазами возникли язвы на ногах наркоманов, и Марика передернулась от отвращения.
«Мои объяснения мало помогут, — мелькнула мысль. — Взбучки не миновать. Главное, чтобы с Кириллом не запретила общаться. А то я не вынесу».
Марика нахмурилась, вздернула подбородок и покинула комнату.
Когда она вошла в столовую, то невольно вздрогнула. За столом кроме матери сидел и ее отец.
«Дело хуже, чем я думала, — испугалась Марика. — Если уж и папуля приехал, то грозы не миновать.
Григорий Григорьевич, так звали отца Марики, крайне редко появлялся у них в доме, предпочитая встречаться с дочерью на нейтральной территории, как впрочем, и с бывшей женой, хотя после развода они остались в дружеских отношениях.
Марика расцеловалась с ним и села за стол с видом провинившейся школьницы. Она опустила глаза в тарелку, стоящую перед ней, и стала ждать выговора. Но все молчали. Когда домработница подала первое и вышла на кухню, Григорий Григорьевич посмотрел на Марику и тихо спросил:
— Что у тебя с этим парнем? Только правду, потому что название фотографий «эмо-лав» говорит само за себя.
— Папулечка, — ласково начала она, — это просто красивое название серии и вполне в стиле эмо, вот и все! Честно! А с Кириллом мы просто дружим.
— Если вы «просто дружите», — заметила Мария Андреевна, — то ты необычайно одаренная актриса. И тебе стоит подумать о поступлении во ВГИК или театральное училище. Но я-то, как никто другой, знаю, что в тебе этот талант напрочь отсутствует. А вот везде, повторяю, везде на этих фото, а их не один десяток, у тебя такое выражение лица, что мурашки по коже. И веришь, что между вами любовь!
— Ну, ты преувеличиваешь, — мягко произнес Григорий Григорьевич. — Какая любовь в их возрасте? Наверное, это обычное увлечение. Да, Марика?
— Просто дружба! — упрямо повторила Марика. — Это фотограф такой талантливый. Вы бы видели другие его работы!
— Видели, — задумчиво сказал он. — Я уже проштудировал Интернет, да и так навел справки по своим каналам. Вам хотя бы заплатили?
— А как же! — заулыбалась она. — И немало!
— Но как он вас нашел? — поинтересовалась Мария Андреевна.
— Случайно все получилось, — оживленно заговорила Марика. — Мы познакомились на Пушке возле Мака с эмо-кидами. Среди них была и Настя, его дочь. А потом как-то так спонтанно.
— Бог мой! — проворчала Мария Андреевна. — Что за язык! Нельзя нормально говорить?
— Ладно, мы познакомились на Пушкинской возле «Макдоналдса, с ребятами из эмо-тусовки, — поправилась Марика. — Так тебя устраивает? Но так намного дольше все это выговаривать.
— А мы никуда не спешим, — заметил Григорий Григорьевич.
Они замолчали, потому что в столовую вошла домработница, неся следующие блюда. Заменив глубокие тарелки на мелкие, она выложила мясо с гарниром и снова удалилась.
— Допустим, — после паузы сказал Григорий Григорьевич, — вы просто дружите. И тебе этого никто не запрещает. Но что это за трущобы? Как ты могла согласиться туда поехать? Как Кирилл, твой друг, это допустил?!
— Да откуда мы могли знать о месте съемок?! — громко проговорила Марика и бросила вилку на стол. — Нас туда Арсений на машине привез, но ничего заранее не сообщил. К тому же он так решил вылечить свою дочь раз и навсегда от желания нюхать кокс и курить травку.
Григорий Григорьевич приподнял брови и вдруг начал хохотать.
— Так это его дочь там с таким испуганным видом стоит? — спросил он, когда немного успокоился. — Вот это метод! Уважаю! Вот это отец!
— Думаю, что после такого зрелища она точно станет стрейтэйджером, — заметила Мария Андреевна и улыбнулась.
— И не она одна! — добавил Григорий Григорьевич.
Марика, видя, что родители успокоились, почувствовала облегчение. Больше всего она боялась, что они запретят ей встречаться с Кириллом. Она знала, что все равно продолжала бы с ним встречаться, но в их маленьком городке это утаить было бы невозможно.
До конца обеда они к этой теме больше не возвращались. Но когда выпили кофе, Григорий Григорьевич предложил Марике подняться в ее комнату.
— Так, кое-какие вопросы еще выяснить, — пояснил он встревожившейся Марии Андреевне. Не волнуйся, мать. Кое-что по мелочи, — добавил он.
Марика вновь испугалась, но виду не подала. Они поднялись в ее комнату, Григорий Григорьевич плотно притворил дверь и попросил включить компьютер. Она недоуменно на него глянула, но выполнила просьбу.
— Найди мне серию с рок-музыкантом, — сказал он, пододвигая стул и садясь рядом с ней.
Марика послушалась. Когда открылись фотографии, Григорий Григорьевич указал на ту, где музыкант сидел посередине дивана, откинувшись на спинку и безвольно опустив руки развернутыми ладонями к зрителю. Дорожки от уколов четко просматривались. Рядом с ним сидел Кирилл в точно такой же позе. Его белые руки с нежной кожей резко контрастировали с исхудавшими желтоватыми руками музыканта, покрытыми вздутыми венами и какими-то синюшными пятнами. Они были чуть согнуты в запястьях и лежали на диване ладонями вверх, как и у музыканта.
— Интересное фото, — заметил Григорий Григорьевич. — Но ответь мне, если ты, конечно, в курсе, что вот это? — и он показал на запястье левой руки Кирилла.
Так как рука была чуть согнута, то практически заживший разрез на первый взгляд казался длинной морщиной, Но если приглядеться, то все-таки было видно, что это еще свежий шрамик. Марика вздрогнула и глянула в глаза Григория Григорьевича. Он был серьезен, его небольшие темно-карие глаза смотрели пристально.
— Что это? — повторил он.
— Так это Кирилл в поезде поцарапался, — инстинктивно солгала она. — Случайно. Он колбасу отрезал, поезд сильно дернуло, вот он и поранился. Даже кровь текла. Но проводница нам помогла, пластырь принесла.
— Ну-ну, — недоверчиво заметил Григорий Григорьевич. — А ты знаешь, что его одноклассница в день вашего внезапного отъезда перерезала себе вены?
Марика молча кивнула.
— И я наслышан, что в вашей эмо-тусовке модно резать вены, — продолжил он. — Много чего в Сети читал, когда ты вдруг связалась с этой компанией.
— Это стереотип, папа, — уверенно ответила Марика. — Позеры себе запястья царапают, делают вид, что так эмоциональны, что хотели с собой покончить. Но ты ведь сам знаешь, что если кто-то хочет уйти из жизни, то выставлять это напоказ не будет, — твердо проговорила она.
— То-то и оно! — вздохнул Григорий Григорьевич. — Но хочу тебе сказать, дочка, что за этот год это уже четвертый случай в нашем маленьком городке. Четвертый, понимаешь?
— Как четвертый?! — испугалась Марика.
— Одноклассница Кирилла, пару месяцев назад 12-летняя девочка и тоже вены, в начале года, аккурат в зимние каникулы, парень и девушка, оба в одной ванной перерезали вены. Но так как вскрытие показало, что девушка была на тот момент беременна, а им было всего по 14 лет, то родители слезно просили не поднимать шума. Поэтому дело огласки не получило, я в корне пресек попытки газетчиков сделать на этом сенсацию местного масштаба.
Марика слушала его, широко раскрыв глаза Она и представить не могла о таком в их городе.
— И вот что меня настораживает, дочь моя, продолжил Григорий Григорьевич, — что все эти ребята были эмо. Понимаешь? И тут я замечаю на этих снимках, что и у твоего дружка Кирилла какой-то странный шрам на запястье. Матери, конечно, всего этого не стоит говорить, — добавил он. Побережем ее нервы. Хорошо?