– То есть вы предлагаете мне работу?
– Дорогой мой, вы переоцениваете мою влиятельность, – улыбнулась миссис Уайтинг. – В этом отношении вы похожи на свою мать. Но людям свойственно путать силу воли с властью, верно? И у меня есть теория, объясняющая, почему так. Если вам любопытно, могу рассказать.
– Почему я похож на мать, – Майлз наконец опустился в кресло, – или почему люди путают волю с властью?
– Последнее, – ответила старуха. – В конце концов, нет ничего загадочного в том, что вы пошли в мать. Учитывая, что ваш отец не из тех, на кого хотелось бы походить. Нет, люди путают силу воли с властью, потому что очень у немногих имеется пусть даже самое туманное представление о том, чего они хотят. Лишенная этого знания, воля остается бессильной. Как бы вялым членом. – Она выгнула бровь. – Редким счастливчикам удается выяснить, чего они хотят, это и наделяет их сильной волей.
– Только и всего? И больше ничего не требуется?
– Ну, скажем так, это необходимое начальное условие.
Майлз поудобнее устроился в кресле. Ему отлично было известно умение миссис Уайтинг втягивать его в беседы, от которых в иных обстоятельствах он бы уклонился. Причиной тому была, скорее всего, прямая противоположность установок каждого из них.
– То есть, по-вашему, человеческие существа наделены свойством понимать, чего они хотят?
Миссис Уайтинг вздохнула:
– Слово “наделены” предвещает, что вы опять прибегнете к своим старым трюкам, дорогой мой, трактуя все в религиозном духе. Так не пойдет, если вы собираетесь стать мэром.
– Я не собираюсь, – возразил Майлз. – Во всяком случае, не в Эмпайр Фоллз образца 1959 года.
– Вот в чем ваша ошибка, дорогой мой. Большинство американцев хотят оказаться в 1959-м, пусть и с некоторыми добавками в виде капучино и кабельного ТВ.
– Они этого хотят или думают, что хотят? – Сейчас на уме у него была Жанин. Его в очень скором времени бывшая жена толком никогда не знала, чего она хочет, и каждый раз расстраивалась, получая желаемое. Примером тому мог служить сам Майлз. Матёрый Лис станет следующим, хотя он об этом пока не подозревает.
– Различие, мне кажется, не слишком конструктивное. Что такое “хотение”, если не “думание”. Но спорить так спорить, поэтому давайте примем вашу терминологию и начнем с самого начала. Адам и Ева. Они знали, чего они хотят, верно?
– Сомневаюсь, – сказал Майлз также из желания поспорить. – До введения запрета – вряд ли.
– Именно, дорогой мой. Но стоило наложить запрет, и подобные сомнения их более не мучили – согласны?
– Да. Только сожаления.
– Полагаете, что отказ от запретного плода сделал бы их счастливее? Избавил бы их от сожалений? Или же сожаления все равно возникли бы, но иного сорта?
В ее словах был смысл.
– Думаю, мы никогда этого не узнаем.
– Я определенно не узнаю, дорогой мой, но, как и наши прародители, я не смогла устоять перед многими искушениями. Вы же, напротив… – Миссис Уайтинг многозначительно умолкла. Она никогда не скрывала, что считает Майлза, с его бесконечно подавляемыми желаниями, находкой для психиатров. – Как вы провели отпуск?
– Прекрасно. – Майлз не упустил случая внушить старухе, что и у других людей может быть все хорошо.
Миссис Уайтинг искоса поглядывала на него, словно не верила в искренность его восторга.
– Вы ездите туда каждое лето, да?
– Почти.
– И вы никогда не задавались вопросом почему?
– Нет, – ответил Майлз.
Кроме подавленных желаний, старуха любила намекнуть на ограниченность Майлза: каким бы умным он ни был, но он слишком мало видел, потому что мало путешествовал. Как и многие богатые люди, она, казалось, не понимала, почему бедные не планируют провести зиму на Капри, где климат куда более благоприятен. И не видела ничего зазорного в том, чтобы говорить об этом с человеком, который вот уже двадцать лет держит на плаву одно из ее предприятий, пока она путешествует.
– У моих друзей там дом, – добавил Майлз, не уточняя, что иначе он не смог бы себе позволить даже такого скромного отпуска; несомненно, миссис Уайтинг и сама это прекрасно понимала.
На самом деле именно Майлз много лет назад, когда они еще учились в колледже, привез Питера и Дон на Винъярд. Тогда все трое были бедны, и когда той осенью они скинулись на поездку, денег им хватило только на паромную переправу. Спали они на пляже под скалами, там, где кончался городок Гей-хед, – в полной уверенности, что после Дня труда их не потревожит островная полиция, насчитывавшая, наверное, не более полудюжины человек. В те выходные на острове, догадывался Майлз, Питер и Дон влюбились – сперва в остров, а затем друг в друга. С тех пор они числили Майлза творцом их счастья и были благодарны ему за это, и даже если их взаимные чувства слегка поувяли, как опасался Майлз, Винъярд они по-прежнему любили. Он не представлял, чтобы кто-нибудь из них добровольно расстался с их островным домом, и, следовательно, развод был маловероятен.