Но за всякой ли двигательной реакцией организма можно предполагать соответственные переживания, и всякое ли переживание выражается в двигательных реакциях? Каждый из этих вопросов требует особого и внимательного рассмотрения.
Из непосредственного опыта нам известно, что очень многие из наших переживаний, громадное большинство их, протекают без всяких «высказываний», без всяких заметных двигательных реакций. Из этого очевидно, что сфера переживаний несравненно шире сферы высказываний. Но насколько шире и каково ближайшее соотношение обеих? Это может выяснить психофизиология.
Всякая мускульная реакция, а следовательно, и всякое высказывание предполагает нарушение равновесия энергии центрального нервного аппарата, потому что осуществляется путем иннервации*, потока нервной энергии от центра к периферическому двигательному аппарату, а при равновесии системы поток этот, очевидно, не мог бы возникнуть. Равновесие же зависит от непрерывного и всестороннего соответствия между «питанием» системы и ее «работой», т. е. между ассимиляцией энергии из окружающей среды и затратами энергии, ее переходом в окружающую среду. Таким образом, высказывание обусловливается тем, что Авенариус называет «жизне-разностью»*, т. е. неполным совпадением «питания» и «работы», частичным или общим для системы перевесом ассимиляции над затратами энергии или наоборот, — колебанием энергии системы вверх или вниз от данного ее уровня, выражающего жизненное равновесие и психическое безразличие.
Но не всякая «жизнеразность» прямо ведет к высказываниям, а только такая, которая достаточно значительна и может вызвать поток иннервации, способный привести к заметным движениям организма. Громадная масса мелких и мельчайших жизнеразностей остается без внешнего проявления, пока не исчезнет путем внутреннего уравновешивания системы или пока, суммируясь, не представит достаточную величину, чтобы выразиться в физических движениях. Но и крупные, жизненно важные жизнеразности могут не порождать высказываний: как известно, это бывает, во-первых, в случаях патологических, при повреждении или разрушении нервных проводников, передающих иннервацию, при атрофиях и поранениях мускулов и т. д. — вообще при всевозможных паралитических и паретических состояниях частей организма; во-вторых, что еще важнее, это бывает и в случаях вполне физиологических, вследствие задерживающего влияния одних центров на другие, когда начинающийся поток иннервации непрерывно подавляется, так что не переходит в настоящие двигательные реакции. В таких случаях переживание не связывается непосредственно с высказыванием. Человек, например, может испытывать боль (что соответствует быстро наступающему перевесу затрат энергии системы над ее ассимиляцией) и не выражает ее либо потому, что боль слишком незначительна, либо потому, что не имеет возможности ее выразить вследствие ненормального состояния организма, либо потому, что желает скрыть ее и подавляет ее внешние проявления.
При современном состоянии психофизиологии наиболее вероятным представляется такой взгляд: всюду, где опыт дает нам переживания без высказываний, там при достаточном исследовании возможно обнаружить жизнеразность центрального аппарата; если же фактически обнаружить ее в таких случаях удается не всегда, то это зависит от грубости наших методов, — и с их развитием исследование все реже приводит к неудовлетворительным результатам.
Принимая это во внимание, естественно признать, что область жизнеразностей и область переживаний вообще совпадают. Такая точка зрения сразу дала бы нам возможность в стройной картине представить отношение жизни психической и жизни физиологической; но перед нами немедленно выступают различные затруднения.
Прежде всего, если в нашем опыте при наличности переживаний не всегда удается констатировать жизнеразности, то действительно ли это обусловливается только недостатками методов исследования, и не может ли это, по крайней мере в некоторых случаях, зависеть просто от того, что жизнеразности вовсе нет? Вообще, можно ли считать доказанным, что полное равновесие системы сопровождается психическим безразличием, отсутствием переживаний? Считать это абсолютно доказанным при современном состоянии науки, разумеется, нельзя; но очень многие факты опыта говорят определенно в пользу этого и против всякого иного допущения.
В пределах существующего материала наблюдений можно считать установленным, что слабым жизнеразностям соответствуют и слабые переживания; что с уменьшением первых падает и интенсивность вторых; судя по этому, сведение к нулю первых должно означать и прекращение вторых. Это особенно очевидно в тех случаях, когда причины, порождающие жизнеразность, легко поддаются объективному наблюдению и даже измерению, например в случае внешних раздражений, воспринимаемых органами чувств. Как ни сложна зависимость между раздражением и соответственным ощущением, но приближение к нулю первой величины означает приближение к нулю и второй, отсутствие жизнеразностей данного типа соединяется с отсутствием соответственных переживаний[25]. Затем, когда из жизни организма исключаются возбуждающие причины известного рода жизнеразностей, то устраняются не только переживания, ближайшим образом вызываемые этими причинами, но мало-помалу исчезают и те, которые косвенно обусловливаются ими. Если, например, человек ослепнет, т. е. если будет прегражден путь световым раздражениям, то прекращаются сначала зрительные восприятия, и это соответствует устранению жизнеразностей, получаемых от сетчатки. Но зрительные представления временно сохраняются, очевидно, именно потому, что в оптических центрах, еще сохранивших известную неустойчивость равновесия, продолжают возникать жизнеразности отраженные — вызываемые влиянием других центров, а также колебаниями тонуса кровеносной системы — системы питания. С течением времени, однако, вследствие отсутствия специфических раздражений, в зрительных центрах должно сложиться относительно прочное, устойчивое равновесие, жизнеразности прежнего типа должны исчезнуть, — и соответственно этому утрачиваются последние остатки зрительных переживаний.
Против возможности переживаний при отсутствии жизнеразностей центрального аппарата говорят также очень важные биологические соображения. С точки зрения современной биологии психические переживания представляют систему приспособления; между тем при «идеальном» равновесии центрального аппарата он является «идеально» приспособленным (для этого момента), ему не к чему приспособляться, и психическая деятельность излишня. Вообще, при современном состоянии биологии и психологии вряд ли кто-нибудь даже и станет особенно защищать идею возможности психических переживаний, не связанных с колебаниями в физиологической жизни нервной системы. Поэтому гораздо важнее для нас другая сторона вопроса.
Существует очень много случаев, когда мы с уверенностью можем принять наличность в нашей нервной системе определенных жизнеразностей, и в то же время в психическом опыте соответственных переживаний не оказывается. Таковы, например, все жизнеразности, выступающие во время глубокого сна, наркоза и т. п. состояний. В бодрственном состоянии нередко тоже, особенно при сильной концентрации внимания на одной мысли или объекте, остаются «незамеченными», т. е. вне психического опыта, многие внешние воздействия, которые достаточно сильны, чтобы дойти до мозга и вызвать там жизнеразность. Иногда бывает даже так, что человек, который «сильно задумался», целесообразно реагирует на внешнее влияние, совершенно «не сознавая» этого, например поправляет беспорядок своего костюма, отодвигается от открытого окна, «сам не замечая» своих действий. Здесь уже имеется не только жизнеразность, но на ее почве и «высказывание», однако связанных с нею переживаний в поле психического опыта нет. Все подобные факты приводят, по-видимому, к вполне определенному выводу: жизнеразности не всегда связаны со соответственными переживаниями. Если остановиться на этом выводе, то опять теряется возможность обобщающего, стройного, словом — монистического описания жизни в ее психических и физических проявлениях.
25
Заметим, что раздражение только возбудитель жизнеразности, и потому она не может быть просто пропорциональна ему, так как зависит еще от состояния нервной системы, от наличности в ней накопленной и разряжаемой внешним толчком потенциальной энергии. Но для занимающего нас теперь вопроса это неважно, а в дальнейшем мы еще вернемся к этому.