Чудесно было бы верить, что он принадлежит именно к этим семидесяти пяти процентам.
2. SCHWÄRMEREI
Войнич возвращался в пансионат с небольшой тетрадкой, в которую с этого момента следовало записывать историю его лечения, он размышлял над тем, что сказал ему доктор Семпервайс. Самым важным в лечении является режим. Ранний подъем, рано-рано утром. Измерение температуры. Запись показаний в дневнике. Перед завтраком, который потребляется между семью и восемью, обязательно гимнастика, после еды прогулка и по дороге, возможно, ванны по методике священника Кнайппа и процедуры. Прогулки по заранее установленному маршруту. Второй завтрак в десять: всегда это свежий хлеб с маслом и молоко. Вылеживание на одной из множества террас. Обед между половиной первого и половиной второго (суп с мясом, существенное второе блюдо с мясом и овощами, после этого десерт и компот; по воскресеньям вместо компота подают что-нибудь сладкое, выпечку или сладкое мучное блюдо). После обеда, в обязательном порядке: кофе в зимнем саду или в павильонах. Снова лежание на шезлонгах, вновь прогулка, только послеполуденный маршрут должен отличаться от утреннего. Полдник около шестнадцати - шестнадцати тридцати и ужин в девятнадцать: теплое (не горячее) мясо с картофелем и обязательный стакан молока. Вечером вновь термометр и несколько предложений в дневнике относительно самочувствия. Много сна. Никаких возбуждений. Хорошая, существенная еда. Много мяса, молока и овечьего сыра. Войнич решил обедать и завтракать в курхаусе; ужинать же должен был в Пансионате для мужчин. Так ему посоветовали. Вот когда переберется в курхаус, то постоянно будет питаться там. Гостей зазывают на приемы пищи сигналом трубы.
Мечислава распирали возбуждение и добрые намерения; это была та разновидность эйфории, которая приходит, когда начинается нечто новое, что-то такое, что обещает неотвратимое новое начало, когда человек отсекает себя от старого и отпускает в беспамятство то, что было. И теперь даже суровый и иронизирующий Семпервайс казался герольдом перемен.
По дороге Войнич пытался запомнить, как размещены дома и пансионаты. Он осмотрел несколько странное здание астрономической обсерватории, в которой доктор Бремер, вроде бы как, изучал влияние космоса и погоды на лечение туберкулеза. Потом дошел до мощного здания "Вилла Роза" и повернул.
Светило полное, золотое сентябрьское солнце. Мечислав Войнич целился попасть ногами в самую средину плоских крупных камней, которыми была выложена дорога.
Две пожилые женщины все так же сидели на лавочке перед домом и молча лущили бобы, ломая сухие, трескучие стручки. Одно из зерен неожиданно выскочило из ладони в морщинах и докатилось до самых туфель Мечислава. Тот осторожно поднял его двумя пальцами и хотел было вернуть владелицам, но те по непонятной и неожиданной причине сорвались со своей лавки и, забирая миски и корзинки, исчезли в доме. На солнце лишь мигнули их черные, блестящие юбки. Ну что же, ничего ведь и не произошло. Войнич вытер коричневое зернышко о рукав; выглядело оно просто совершенным. Подбросил в воздух и поймал. Не зная, что с ним делать, спрятал его в карман.
Двери пансионата Мечислав застал распахнутыми настежь, что его удивило, а сразу же после того он увидел на земле молитвенник, брошенный прямо в лужу. Кремовые листки уже пропитались грязной водой. Войнич поднял молитвенник и, наполненный неожиданным беспокойством, вошел вовнутрь.
Салон внизу был пуст – похоже, что все его обитатели пока что были заняты на процедурах. Юноша положил испачканную грязью книжечку на столик и уже собрался было подняться наверх, когда его внимание привлекла приоткрытая дверь в столовую, а за ней башмаки – на столе, как будто бы знакомые. Не думая ни о чем, словно загипнотизированный, Войнич подошел к двери и толкнул ее, чтобы приглядеться ко всему поближе.
Здание астрономической и метеорологической обсерватории при курорте (старинная фотография)
Башмаки были нижней частью продолговатого свертка неопределенной формы, который, в конце концов, оказался человеческим телом. Оно лежало в столовой на столе, за которым все ели. Тело выглядело хорошо упакованным в слои ткани – Войничу показалось, что на теле имелось много юбок, сорочек, корсетов, накидок. Мечислав никогда еще не видел ни единой женщины со столь близкого расстояния и столь неподвижной, вечно они пробегали, находились в движении. На них невозможно было сконцентрировать внимания и заметить все мелочи. Но вот теперь такое тело было перед ним, и, вне всяких сомнений, это тело было мертвым. Юноша глядел на черные, зашнурованные башмаки, выступающие из под нижних и верхних юбок. Нижние юбки были украшены какой-то вышивкой, но вот кружева были несколько застиранными, поскольку их края были словно бы растрепанными. Шнурки башмаков были тщательно завязаны двойным бантиком; странно, что некто, после обеда уже не живущий, еще тем же самым утром столь тщательно эти башмаки зашнуровал. Верхняя юбка, сшитая из слегка поблескивающей ткани в тонкую, черно-серую полоску, укладывалась весьма аккуратно. Выше было нечто вроде обтягивающего жакета из темного, практически черного сукна, застегнутого на круглые пуговицы, такие же, как на сутанах у польских ксёндзов. Из-под этой части гардероба выглядывала белая рубашка, довольно расхристанная, с оторванной пуговкой, от которой осталась лишь нитка; воротник той же сорочки был подтянут почти что под самый подбородок, но настолько неебрежно, что Мечислав заметил на шее багрово-синюю полосу, шокирующе выделяющуюся на фоне белой кожи.