В соответствии со старинной поговоркой "Нет худа без добра", Мечись учился дома с приглашенным на постоянной основе преподавателем: одним, другим и третьим, что стоило отцу много денег и нервов, ибо учителя принадлежали к наиболее химерическому виду существ – им ничего не нравилось, и у них вечно имелись какие-то претензии.
Отец считал, что во всех национальных провалах, равно как и в воспитательных неуспехах, виновато слишком мягкое воспитание, которое несет с собой излишнюю чувствительность, "бабскость" и пассивность, которую сегодня модно называть "индивидуализмом". Этого он не любил. Считались только мужественность, энергия, общественная работа для всех людей, рационализм, прагматизм… А больше всего ему нравилось слово "прагматизм".
Отец был мужчиной пятидесяти с лишним лет, с темными, практически не поддающимися седине волосами и густой щетиной, которую он яростно сбривал, оставляя себе лишь красивые усы, которые обрабатывал и подкручивал фиксатуарами, изготовляемыми на основе звериного жира, в связи с чем Мечислав с детства помнил столь характерный для отца запах прогорклого жира. Это была его вторая запаховая кожа. Правда, вот уже несколько лет, как отец не закручивал усы, единственной косметической процедурой оставив опрыскивание после бритья английским одеколоном BayRum. Он был миловидным мужчиной, как говорилось во Львове. Приличным и полным достоинства. Он с легкостью мог повторно жениться. Но старший инженер Войнич полностью утратил интерес к женщинам, словно бы смерть супруги навсегда лишила его доверия к женскому полу, словно бы он почувствовал себя им обманутым и даже опозоренным. Родила ребенка и умерла! Какое бесстыдство! Но, возможно, никакая из женщин не могла уже сравниться с таинственной девушкой из Бржежан, единственной дочкой нотариуса, тоже вдовца.
Мать старшего Войнича тоже покинула этот мир преждевременно. Что-то было не так с этими матерями; похоже было на то, что они исполняют некую ужасно чудовищную работу, что они, закутанные в кружева, рискуют жизнью в своих будуарах и спальнях; что между постелью и латунными кастрюлями, между полотенцами, баночками с пудрой и стопками меню на каждый день в году они ведут смертельно опасное существование. В семейном мире Мечислава Войнича женщины жили невыразительно, коротко и опасно, потом умирали и записывались в памяти людей летучими и лишенными контуров формами. Все они сводились к некоей отдаленной и неясной причине, помещенной в этом универсуме на миг и только лишь в связи с биологическими последствиями того.
Когда Мечислав должен был еще идти в школу во имя лучшего образования и по-настоящему мужского воспитания, отец решил продать часть земель и имение жены, чтобы купить во Львове удобную, светлую квартиру, куда забрал Глицерию в качестве кухарки, служанки и няни – и с тех пор, как пристало порядочной, пускай и не полной семье, они сделались львовскими мещанами.
Это было хорошим решением. Инвестируя денежные средства в современность, отец повел себя весьма прагматично и обрел огромные выгоды от городской квартиры – его новые дела стали более активными, за ними было легче присматривать на месте, чем из ленивой галицийской провинции, где всякий выезд в город казался путешествием за море. Януарий Войнич был человеком предприимчивым и отважным. Часть денег от проданного имения он вложил в небольшой каменный дом и кирпичный завод в деревне под Бржежанами, а остальное вложил в акции местной железной дороги, что в сумме давало ему приличный доход, с которого ему было легко содержать себя и сына на вполне приличном уровне. При этом он был благоразумным и осторожным до границ скупости. Вещи покупал редко, зато самого лучшего качества.
Понятное дело, что случались попытки вновь его женить, но в мыслях Януария Войнича его покойная супруга сделалась существом настолько исключительным и идеальным, что все живущие на земле женщины могли быть разве что ее далекими тенями, персонами, не стоящими какого-либо внимания и даже раздражающими, словно бы они совершенно неуклюже пытались имитировать оригинальное явление.