Кладбище в Лагвальтерсдорфе было старым и тесным, явно не рассчитанным на покойников из санатория, которого здесь еще не было, когда разбивали некрополь; уже очень скоро на нем перестанет хватать места. Кладбище располагалось возле стройной церкви, практически на перекрестке двух мощеных дорог, одна из которых вела в Вальденбург, а вторая, через широкое, светлое плоскогорье, через НидерВюстегерсдорф – в Глатц. Кладбище не было похожим на те, которые Войнич знал по Польше. Он не был привычным к подобной скромности и отсутствию претенциозности. На востоке все выглядело совершенно иначе – могилы были крупными, каждая отличалась от окружающих, многие были богато украшенными, с фигурами. С детства Мечислава трогали те, что были украшены плачущим ангелом, возможно, потому что на могиле матери имелась именно такая скульптура. Отец заказал ее по предполагаемому желанию сына, хотя тот не мог его еще выразить, поскольку был слишком маленьким. Отцу Мечислава Войнича и действительно могло казаться, что сын пожелает иметь именно такого ангела на могиле матери, которая умерла через несколько месяцев после родов, ослабленная усилиями по приведению в мир ребенка и некоей меланхолией, которую сложно было объяснить. Сейчас для Мечислава память о матери навсегда связывалась с тем каменным худощавым ангелом, опустившимся на колени в жесте глубочайшего отчаяния, которое не пристойно небесным существам.
Здешние жители должны были как-то по-другому справляться с памятью о своих умерших, быть может, они как-то не так тренировали воображение, и в своей любви к конкретности предпочитали заменять ее фотографиями покойников, тщательно оправленными в рамочки и поставленными на предметах мебели либо повешенными на стенке; потому что кладбище было заполнено рядами надгробий, очень похожих одно на другое, хитроумно размещенных и скромных, но весьма ухоженных. Какой-то каменотес уверенной рукой вырезал необходимые для поддержания памяти сведения: имя, фамилию, даты рождения и смерти, иногда – только лишь смерти. Иной раз трудно было сказать себе, а кем были лежащие под могильными плитами покойники. Ничего для воображения. Но будущий инженер Войнич глядел на кладбище с особой точки зрения, как сечение через слои почвы, наполненное горизонтальными линиями, словно на чертежах, которые они делали в институте: верхний слой – это прямоугольники надгробий, ниже – слой травы, растений и их корней, с жадностью уходящих глубоко вниз; полоса уже слежавшейся земли, но отличающейся от окружающей тем, что была искусственно смешана, далее был крупный прямоугольник гроба и его содержимое, неправильные очертания того, что остается от людского тела, продолговатая форма, инкрустированная изнутри костями.
Войнич в одиночку прогуливался между могил, читая фамилии покойников. На другой стороне от главной аллеи заканчивалось доминирование трех фамилий: Фишер, Опитц, Тильх. Там, под высоким крестом начинался санаторный участок – здесь уже начиналось разнообразие, потому что надгробия весьма отличались одно от другого. На некоторых был вырезан православный крест, другие представляла небольшая плита без каких-либо религиозных символов, поставленная торчком, в обратном, чем все остальные направлении. И фамилии – в основном, немецкие, но и французские, а потом, о!, польские, довольно много чешских и шведских. Смерть явно была космополиткой.
Войнич увидел, что повозка с гробом уже была на месте, участники похорон выстроились возле выкопанной могилы. Он нашел взглядом господ Августа с Лукасом и подошел к ним, чтобы остановиться в молчании рядом. Видел он и Опитца, стоящего, опустив глаза, серьезного Раймунда, а так же Фроммера, несколько в сторонке, внимательно приглядывающегося к скорбящим. Другие лица были ему не знакомы, хотя некоторые и притягивали взгляд, поскольку были темными с черными кругами под глазами. В первый момент, увидев их, наверняка можно было перепугаться. Естественно, здесь были фрау Вебер и фрау Брехт в черных головных уборах, похожих на кастрюльки. И это все. Похороны были короткими, лишенными излишних слов, словно бы ничего больше об этом чудовищном событии сказать было уже нельзя и следовало о нем как можно скорее забыть. Так Войнич и сделал – забыл. Когда они уже возвращались на экипаже в пансионат, он коварно, и даже со злым умыслом спросил у Лукаса и Августа, верят ли они в бессмертие души, и что с ней делается после смерти, чем вызвал истинный пандемониум идей, доказательств, аргументов и контраргументов, цитат и сносок, поэтому, когда повозка ехала мимо Мариенхауса в начале их деревни, Мечислав уже понятия не имел, о чем говорят его товарищи по пансионату и думал только лишь о том, чтобы поскорее лечь.