После точки блокнот был с треском захлопнут, а Войнич с аппетитом съел все, что было на подносе, и, подкрепившись завтраком, встал. Прикрыв спину пледом, он пошаркал к своему баулу, откуда извлек приличным образом сложенный набор белья, после чего взялся за умывание. И когда он вытирал лицо полотенцем, пропитавшимся присутствующим повсюду в пансионате запахом хвойных деревьев, как живой вернулся к нему образ их дома в деревне, и сушимого зимой на чердаке белья, которое Глицерия заносила туда в ведерках, когда на дворе лил дождь. Вернулся образ чердака, вечно наполненного пылью, и вид из его окошек, называемых бычьими глазами – образ полей и небольшого парка, а еще горьковатый запах гниющей зелени помидоров, кукурузы, фасоли на шестах. И по законам некоей не до конца понятной синестезии он переносил тот образ на телесные впечатления: шероховатость одежды, упругость воротничков, острота свежевыглаженных брюк и прижим жесткого кожаного ремешка. И как раз там, на чердаке, когда только мог, когда оставался сам и на миг находился далеко от отцовской муштры, он раздевался донага и окутывался атласной скатертью, и чувствовал, как чудесно ее бахрома ласкает его бедра и икры, и он думал: как чудесно было бы, если бы они, словно древние греки, могли ходить в таких вот хитонах из скатертей. Сейчас же, вспоминая ту атласную тогу, он одевался и радовался, что наконец-то чувствует себя сильным и отдохнувшим.
Мы свидетели того, как на его худощавом теле слоями появляется одежда, так что в конце его фигура совершенно не похожа на вчерашнюю, кашляющую и с серой лицом, стоит с пальцами на дверной ручке, с закрытыми глазами, представляя себе, как она презентовалась бы в глазах кого-нибудь, кто бы мог сейчас глядеть на нее. Выглядит он хорошо – худощавый молодой мужчина со светлыми волосами и с деликатными чертами лица в серых брюках в полоску и шерстяном коричневом жакете. Через мгновение он решительно открывает дверь.
Нет, мы не считаем это навязчивой идеей, самое большее – невинной гиперчувствительностью. Люди обязаны привыкнуть к тому, что за ними наблюдают.
Войнич спустился вниз около десяти, поскольку ему предстояло обследование в курхаусе[1]. Во всем доме из-за маленьких окон, весьма редко размещенных в стенах, царил полумрак – это было типичным для горской архитектуры. В большой комнате располагался овальный стол, покрытый толстой узорчатой скатертью, софа и несколько стульев; под стеной стояло пианино, о его редком использовании свидетельствовали следы пальцев на лакированной крышке и стопка пожелтевших нот. Висящая рядом небольшая полочка была заставлена книжками о регионе, окрестных лыжных трассах и памятных местах. В огромном застекленном буфете белел красивый фарфоровый сервиз с кобальтово-синими сентиментальными картинками, изображавшими овечек и пастухов.
- Gemütlich, - шепнул сам себе Мечислав, довольный тем, что вспомнил одно немецкое слово, которое ему особенно нравилось. В его языке этого слова не хватало. Уютно? Мило?
К нему возвращались еще и слова доктора Соколовского из тех времен, когда тот начал его лечить и бороться с его апатией – что жизнь следует сделать аппетитной. Ну да, аппетитной, это слово подходит лучше, чем "gemütlich", подумал Войнич, ведь оно относилось не только к пространству, но и ко всему иному – к чьему-то голосу, к способу говорить, садиться в кресле, способу завязывать платок на шее, и к тому, как уложены пирожные на блюдце. Он провел пальцем по столу, покрытому оливково-зеленым плюшем, и только лишь через какое-то время перепугано заметил в кресле под окном худого мужчину с выразительными птичьими чертами лица, в очках с проволочной оправой на выдающемся носу. Его окутывало облако табачного дыма. Рука Войнича отскочила от плюша, словно ошпаренная и смущенно спряталась в объятиях другой. Мужчина, столь же смущенный этим обнаружением его одиночества, поднялся и представился довольно официально, по-немецки, со странным силезским акцентом:
- Вальтер Фроммер. Из Бреслау.
Войнич медленно и четко произнес свои имя и фамилию, явно надеясь на то, что тот сразу их запомнит. Какое-то время они разговаривали, и Фроммер успел сообщить молодому человеку, что в Гёрберсдорфе лечится регулярно, и здесь, с перерывами, уже три года. Иногда ненадолго он возвращался в Бреслау, только там ему сразу же делалось хуже.
1
В отличие от известных курхаусов, в которых проводились и проводятся развлекательные мероприятия для отдыхающих курортников, здесь – это курортная лечебница.