Тило уселся рядом с Войничем и заказал себе вербену с медом. Сам Войнич был нерешителен, в конце концов, он заказал то же самое, что и остальные мужчины, то есть пиво, хотя особо его и не любил.
- Ты на кладбище был? – спросил его вполголоса Тило.
Войнич без особого внимания кивнул, читая меню, особое внимание посвящая разделу "десерты".
Тило ожидающе поглядел на него.
- Видел?
Мечислав не понял. Он понятия не имел, что Тило имеет в виду.
- Что видел?
Тило глянул куда-то в потолок с явным раздражением.
- Ничего ты не видел, - только и заявил он.
Они занялись пивом и дрожжевыми булочками с квашеной капустой.
Нынешний вид кафе Zum Dreimädelhaus
- Нет ли у тебя впечатления, - спросил Тило, склонившись к Войничу, почти касаясь своим лицом его воротника, - что все у нас здесь путается? Мы не помним, что говорили в предыдущий день, и на чем закончили? И на чьей стороне выступали, кто был нашим противником, а кто союзником в разговоре?
Войнич, которого этот вопрос застал врасплох, задумался. Ну да, Тило был прав. До сих пор Мечиславу казалось, что все это проблема нового места и избытка впечатлений, переполненного обязанностями дня – и потому-то нет времени на то, чтобы спокойно все обдумать.
- В моем случае, это может быть проблемой с акклиматизацией… - с надеждой ответил он.
- Да нет же, мы здесь уже несколько месяцев, - не согласился Тило. – Здесь ты впадаешь в странное состояние мыслей.
На это Войнич уже ничего не сказал. Когда официант нес на подносе бокалы с пивом и чайничек с чаем, искусно лавируя между столиками, Тило отозвался шепотом:
- Гляди, все это когда-нибудь будет забыто, все. Посмотри, все это исчезнет.
В кафе зашла какая-то веселая компания. Шум нарастал, подавляя индивидуальные разговоры. Он заглушил даже герра Августа. Чтобы тебя услышали, следовало повысить голос. Поэтому они направились к выходу.
Возвращаясь в пансионат, все уже чувствовали первые признаки пополуденного голода. Смеркалось, близилось время ужина, а з главного здания санатория доносились аппетитные запахи жаркого. После кружки пива Войнич чувствовал легкое головокружение, он шел сзади и слышал только обрывки разговоров, которые вели идущие впереди мужчины:
- …в Бергланде пиво получше…
- …интересно, а что Вилли приготовил нам сегодня на ужин?
- …нанял ли он, наконец, кухарку? Или нам придется есть все эту еду для лесорубов?
- …когда в курхаусе освободится место, вы сами увидите, что ужины там тоже лучше…
- …и здесь никак не удается сэкономить…
- … а в Нойес Хаус за комнату с питанием было бы столько же, что в курхаусе…
Когда Войнич подошел поближе, дискуссия прояснилась и возвратилась к иконе.
- …мне это не позволяет перестать думать о том, что женщина и вправду была одарена природой великой силой рождения, но она же полностью лишена контроля над этой силой. Всегда ее должно поддерживать в этом нечто большее, какой-то естественный закон, какой-то общественный порядок, некая моральная гармония. Как раз этим Эмерентия и является! – клевал воздух Август.
- …потому что тело женщины принадлежит не только ей одной, но человечеству, - это уже говорил Лукас, несколько раздраженный тем, что они не выпили еще по кружечке. – А поскольку она рожает, и сама является общей собственностью, эта ее способность к рождению не может рассматриваться в качестве ее при-ват-ной черты, - подчеркнул он слово, после чего вежливо поклонился какой-то паре, мимо которой они все проходили. – Будучи собой, женщина одновременно принадлежит нам всем.
- Да, тут вы правы, - отозвался неожиданно Фроммер, склоняясь вперед, словно бы высматривая на тротуаре белые грибы. – Ее идентичность и предметность одновременно касаются ее тела, это очевидно. Только я хочу сказать о некоторых умственных и духовных чертах женщины.
- И что же вы имеете в виду? – хотелось вежливо узнать герру Августу.
- В философском смысле мы не можем считать женщину целостным, законченным субъектом, каким мужчина является сам по себе. Это приводит к тому, что женщина может развиваться и сохранять собственную тождественность в пространстве мужчины. Это он придает границы ее тождественности.
- Но тогда ее станут рассматривать как предмет! – обеспокоился Тило.
Перед ними неожиданный порыв ветра закрутил кучку листьев в небольшую воздушную трубу, трубочку, всего лишь свисток.
- Это правда, и это следует признавать: как предмет. Только ведь никто не будет настолько глуп, чтобы не признавать некоторой степени женской субъективности. Когда глядишь в лицо женщины, то следует признать, что она, все же, является чем-то особенным, индивидуализированным и субъектным. Правда? Но с другой стороны: ее тело, а, следовательно, и она сама, принадлежит всем, поскольку является сосудом, из которого берутся люди, так что тело женщины, ее живот, ее матка принадлежат человечеству.