Опитц своими не слишком ловкими пальцами хватал грибок ниже шляпки и осторожно вытаскивал его из земли, а потом укладывал в корзинку, будто нечто ценное. Войнич старался делать точно так же. Он допытывался, а на какое количество наливки хватит столько грибов, и как Schwärmerei, собственно, готовят, но Опитц был настолько поглощен тем, что делал, что отвечал ему крайне отрывочно, так что Мечислав ничего конкретного и не узнал.
Когда они уже выбрали все на той чудесной поляне, то вернулись в лес и направились домой – по крайней мере, так Войничу казалось, потому что он полностью утратил ориентацию. Они шли по краю молодого елового леса вниз, оставляя по правой стороне замечательные посадки бука, выложенные светло-зеленым мхом.
- Эй, гляньте-ка, вон там, - неожиданно произнес Раймунд странным, как будто бы охрипшим голосом и загоготал. – Вон там лежит. И здоровенная какая.
До Войнича не сразу дошло, что находится перед ним, только лишь через какое-то время он высмотрел в небольшом возвышении на лесной подстилке беспокоящую, удивительно знакомую форму. Они подошли поближе – Раймунд все время хихикал – и вот тут Мечислав убедился, что это человеческая фигура. По спине прошел неприятный холодок, он почувствовал какую-то тревогу, именно такую, когда видишь ближнего своего в опасности.
Пока же это была кукла, изготовленная из мха, палочек, сухих игл, трухи, обросшей тоненьким кружевом грибницы. Голова, даже вполне себе удачно сформированная, имела лицо из древесного гриба, в который вместо глаз вонзили шишки, и в мягком материале просверлили дыру рта. Тонкие веточки подражали рассыпанным тут же длинным волосам. У фигуры были разбросанные в стороны руки и ноги, а между ногами – и это сразу же привлекало внимание каждого глядящего – находилась темная, узкая дыра, туннель, ведущий в глубину этого органического, лесного тела. Еще имелись груди из камней, с намалеванными на них каким-то соком сосками, и широкие бедра. Живот был выложен из мягкого мха.
Войнич всем собой почувствовал какое-то внутреннее смятение, его охватило сильное впечатление отстраненности от реального мира, которое поднялось под самое горло, так что пришлось несколько раз сглотнуть слюну, хотя он и не знал, на что смотрит. Раймунд хрипло засмеялся, и оба мужчины понимающе поглядели друг на друга. Войнич увлеченно глядел на эту лесную аномалию, на преодоление обычного порядка вещей. У кого-то заняло много времени сложить эту форму – не человеческую, ни растительную. Ему пришлось долго обдумывать ее и заранее собирать материалы. Камни для грудей были принесены откуда-то, это была сглаженная водой галька, следовательно, родом она была взята откуда-то из ручья внизу.
- Это угольщики. Их творение, - отозвался наконец Вилли Опитц. –Хотели попользоваться. Пошли отсюда.
Он схватил корзинки и направился вниз, а парни пошли за ним. Раймунд как-то не спешил, оглядываясь по сторонам, как бы желая запомнить это место, но, в конце концов, опередил их, и через четверть часа они уже были в деревне.
Вилли неохотно отвечал на вопросы Войнича, но, прежде чем они добрались до Пансионата для мужчин, Мечиславу удалось вытянуть от хозяина всю странную историю.
У тех углежогов, которых он видел на поляне в предыдущий раз, людей с черными лицами и мрачными взглядами, которые иногда, весьма редко, спускались в деревню, чтобы хорошенько напиться, давно уже имелся некий обычай, о котором, скорее, не говорилось, но про который все и так знали. На работу они приезжали на целый сезон и издалека. Долгое время лишенные женщин (а многие из них вообще были неженатыми), после мучительных периодов воздержания онги изготавливали для себя такие лежащие Puppen (куклы – нем.), чтобы снять напряжение[17].
17
Tuntschi (senne-tuntschi) –у горцев, обитателей Альп, кукла, для удовлетворения сексуальных потребностей мужчин, долгое время обходящихся без женского общества, например, пастухов или углежогов. Существует множество рассказов, как такая кукла обретала речь и убивала партнера, иногда даже снимая с него человеческую кожу.