"Что вы, герр Фроммер, хотите мне всем этим сказать?" – хотелось спросить Войничу, но тут на лестнице появилась чья-то фигура.
- Не желаете ли рюмочку Schwärmerei? – риторически спросил Фроммер у спускавшегося к ним герра Августа в красивой, блестящей домашней куртке винного цвета. – Мы тут о геометрии болтаем.
- Охотно присоединюсь, хотя являюсь гуманитарием всеми фибрами души.
- Но вы же слышали о четвертом измерении? – быстро спросил Фроммер, щедро наливая Августу, и, не ожидая ответа, продолжил: - Мы живем в трех измерениях: длина, ширина и глубина.
Было заметно, что философ из Бреслау готовится к длительной лекции.
- Но довольно легко можно представить себе существа, называемые плоскотиками, которые живут в некоей Флэтляндии, словно бы на листке бумаги, двухмерном, где нет глубины. Вы видите такое? Ну, подключите ваше воображение! Они о нас, трехмерных существах, не имеют ни малейшего понятия. Мы для них являемся только лишь тогда, когда пересекаем их двухмерный мир бумажного листка, да и тогда они видят нас лишь как сечение. Понимаете, о чем я говорю? Они не видят всей нашей фигуры, но только лишь то, что как бы пересекает плоскость этой плоской страны. Давайте-ка возьмем какую-нибудь трехмерную фигуру, например, куб. Когда он будет пересекать двухмерную плоскость, плоскотик поначалу увидит одну точку, которая начнет превращаться в растущий параллелограмм, но в какой-то миг тот начнет уменьшаться, пока вновь не превратится в точку. Если бы вы, дорогой мой юноша, вскочили горловой вниз во Флэтландию, плоскотики поначалу увидят неправильную окружность вашей головы, потом еще более неправильную и удлиненную форму плеч, груди и бедер, а потом уже лишь два пятна ваших ног. И никто из них не догадается о том, как вы выглядите на самом деле.
И в этот момент Фроммер с удовлетворением рассмеялся.
- Вы позволите.
Тут он схватил Войнича за предплечье, и этот захват был каким-то железным, неприятным. Август потянул парня к буфету, на котором стояла Schwärmerei, после чего наполнил его рюмку, а сам закурил папиросу.
- Я все веду к тому, что и мы можем быть такими неполноценными обитателями мира, который, точно так же, состоит из трех измерений, и мы понятия не будем иметь о том, как выглядит четырехмерный мир. Понимаете? У нас нет ни инструментов, ни органов чувств, чтобы познать мир с еще одним, дополнительным, измерением. Но, возможно, и пятым, и седьмым, и двадцать шестым. Наш разум этого не понимает.
Это была весьма странная речь, потому что ее тема появилась ниоткуда, и никто в особенности ею не был заинтересован. Войнич пытался перебить оратора, но Фроммер был странным образом возбужден и не позволял перехватить у себя голос. Август, в свою очередь, прикрыв глаза, попивал наливку, как будто бы лекция Фроммера была ему совершенно безразлична.
- Вам же известна лента Мёбиуса, правда? Это из топологии… Ведь слышали? Знаменитая лента – это плоская тесьма, склеенная обеими концами, которые перед тем были повернуты относительно себя на сто восемьдесят градусов. Плоскотики, живя на ее поверхности, де факто проживают в двухмерном мире, хотя не понимают этого и считают, будто бы у их мира нет конца. А что если люди, как мы здесь, тоже замкнуты в своих трех измерениях, и они совершенно не осознают истинную реальность, что разыгрывается в четырех измерениях?
- Понятное дело, что вы принимаете в расчет еще и время… - безуспешно пытался перебить его Август, но Фроммер его проигнорировал.
- Теперь представьте себе цилиндр, вроде мундштука папиросы. Вы склеиваете оба его противоположных конца, но перед тем вы снова повертываете их через четверток измерение. Появится странная фигура, немного похожая на трубу, а немного на гриб. Можете себе представить нечто подобное?
Войнич не был уверен.
- Тор[23], - неожиданно произнес герр Август, словно бы обнаружил в своей бездонной памяти некое давно позабытое сокровище.
Это утешило Фроммера.
- Похоже на то, что гуманитарии в этом разбираются, - похвалил он Августа и вновь обратился к Войничу: - Наш мир может быть только лишь тенью, отбрасываемой четырехмерными явлениями на экраны наших чувств.
После этого он представил им теорию, вычитанную у каких-то англичан, что, возможно, этим дополнительным измерением является мир мыслей, которые там обладают конкретной, материальной формой, но до нас они доходят только как феномены. Коллективный, групповой разум притягивает их сюда к нам и таким образом формирует "мыслеконфигурации", формы на пограничье духовного и материального миров, созданные групповыми страхами и надеждами.