Герр Август усмехнулся себе под нос.
А Лукас на это:
- Я считаю, что необходимо ритуально отрицать реальность демонов, а если это не удастся, необходимо подвергнуть их экзорцизмам. Существуют Бог и мир, и ничего между ними нет. Дух и материя. Философия и наука. Священное и светское. Разум и тело. Вся наша цивилизация на этом поострена, наш разум так работает. Это, либо то.
- Вы представили довольно радикальный дуализм, азиатский, я бы сказал, прямиком от Зороастра, - ответил на это Август. – Тем временем же мы, воспитанные в греческой традиции, - тут он повел по всем взглядом, как бы желая удостовериться, что, и правда, все без исключения свидетельствуют свою принадлежность к греческой традиции, - обязаны сослаться на Платона и его идею посредственного мира. Эта третья территория выполняет роль посредника между трансцендентным Богом и имманентным человеком. Между духом и натурой. Между эмпирикой и метафизикой. Парадоксально, но, будучи посредником, этот мир "между" приводит к сохранению различий между первыми двумя. Подумайте об этом.
- Платон был язычником. У нас есть Аристотель! – не слишком логично запротестовал Лукас.
- Ну да, старый мир был языческим, равно как и сам Аристотель, только это не меняет факта, что это так же был наш мир, и мы многим должны быть ему благодарными. Я постулирую признание правоты этому миру между "либо-либо", он был бы чем-то вроде серой зоны между одним и другим, - сказал Август.
- Вы, вроде бы как, атеист, а защищаете серую зону, в которой проживают демоны, - обвинил его Лукас.
- Я ищу им место, чтобы вы могли оттуда их прогонять и подвергать экзорцизмам. Я только лишь говорю так, словно бы это все могло существовать, словно бы должно было существовать… Существование демонов уловить невозможно. Демоны – это армия Протеев, они всегда преображаются и возвращаются в новых телах, в новых сценах и обличьях.
- Я бы сказал, что это, скорее, ничто, у которого имеется власть принимать различные формы, более или менее зловредные, - парировал Лонгин Лукас. – Ничто, которое искушает и соблазняет, совершает подкупы, всегда действует таким странным образом, как будто бы находясь и не находясь в одном и том же месте. Это ничто сложено из наших проекций, опасений, оно охотно питается нашими страхами.
- Я говорил: вот, здесь они, все эти ваши демоны, все эти местные тунчи, эти эмпузы.
Герр Август указал на собственный висок, и вот тут-то ветер ударил в окна с такой силой, что одно из них распахнулось, и с подоконника на пол упал горшок с лимонной полынью. В доме их было расставлено много.
Убирать черепки и землю бросился молчащий до сих пор Опитц.
Через несколько мгновений замешательства вновь отозвался Войнич:
- Вы, герр Лукас, с одной стороны отрицаете существование демонов, а с другой – восхваляете борьбу с ними. Как это? На чьей вы стороне?
- Я считаю, что их необходимо полностью вытеснить из пространства людского разума, сделать так, чтобы они перестали существовать вообще. Человечество обязано избавиться от собственных демонов.
- Как избавиться?
- Перехватить над ними контроль, выполоть…
- Вы же знаете, что это невозможно, - неожиданно заявил Фроммер. – Это бытия, которые пользуются иными, чем земные, законами.
- Нет никаких других законов, кроме земных. Существует лишь Бог.
Прошло несколько дней, вытоптанных нашим Войничем по прямым тропкам – из пансионата в курхаус и две прогулки ежедневно. Дважды в день он посещал Тило, которому делалось все хуже, так что в конце концов отослали телеграмму в Берлин, но вот то ли родителям, то ли приятелю – этого Войнич не знал. Доктор Семпервайс приходил каждый день утром в пропахшую красками комнату и выходил из нее все более задумчивым. Рассматривалось предложение перевести больного в курхаус, где над ним была бы лучшая опека, но, в конце концов, проблема как-то рассосалась сама. Был нанят еще один санитар, и теперь на этаже стоял специфический запах мыла и дезинфицирующих средств, а крепкую фигуру этого санитара в халате с постоянно закатанными рукавами видели на дворике пансионата, потому что он стоял там и курил папиросы.
Опитц вновь предложил небольшую экскурсию, чтобы проветрить легкие разогнать черные мысли обитателей Пансионата для Мужчин. Необходимо делать свое, нужно жить, повторял он. Ведь здесь постоянно кто-нибудь умирает.
Август частенько выжидал уже в столовой, когда появится Войнич, чтобы перехватить его хотя бы на время прогулки до курхауса. Всегда в легком полуобороте, склоненный к собеседнику, со своими сложенными словно для молитвы ладонями, он провозглашал лекции, окрашенные греческими цитатами, которых Войнич не понимал, но боялся в этом признаться.