- Третье ноября – это наш Kaninchentag[31], - перебил все эти размышления хозяин, давая указание расставлять столовые приборы. – Тогда-то мы едим блюдо под названием Angstel[32].
Войнич вынул свой блокнотик и записывал все эти сообщения, внимательно поглядывая на внешний вид блюда, которое подали на железных поддонах. При этом он избегал взгляда Августа, а до того специально уселся на другом конце стола. В глиняных мисках на стол прибыло пюре из картофеля и тыквы замечательного золотисто-желтого цвета. К этому же подали квашеные огурцы и жареную свеклу. Все с аппетитом набросились на гуляш. Войнич поначалу недоверчиво крутил на вилке кусочки мяса неправильной формы, но под конец плюнул на все, а когда снова подали вино, аппетит пробудился в нем с силой торнадо.
Мужчины, разобрав проблему традиций, за гуляшем занялись размышлениями на тему даймониона, только их беседу вскоре возглавил владелец ресторанчика, который принес бутылку наливки или настойки собственного производства и громогласно ее восхвалял:
- А теперь скажите честно, кто делает лучшую Schwärmerei: я или герр Опитц?! – воскликнул он, после чего стал разливать по замечательным хрустальным рюмкам уже известный всем напиток.
Войнич с любопытством осуществил дегустацию. Да, вкус был другой, более сладкий, менее пряный, зато в наливке хозяина трактира лучше чувствовались запах мха, сырость лесной подстилки, размякших еловых иголок и муравьев. Он попросил налить себе еще – и чувствовал, как напиток расплывается у него в желудке и штурмует нервную систему. Пришло уже известное оживление, обострение внимания, знакомое отмечание всех мелочей – он и сам не знал, как это назвать.
- Гуляш был великолепен! Ничего подобного никогда не ел, - хвалил блюдо герр Август, доставая свою ежедневную сигару. Только на сей раз он ее не закурил, а только чувственно крутил в пальцах.
- Какой аромат! – восхищался уже пьяненький Лукас. – Это, похоже, из-за местных приправ. Ну признайтесь, чего это вы туда наложили. Наверняка, гвоздичный перец…
Хозяин охотно согласился с тем, что нигде не готовят чего-то столь же вкусного. Он присел на краю лавки, готовясь, похоже, к длительному рассказу. Его лицо удивительным образом растеклось в улыбке.
- Приготовления к изготовлению этого блюда длятся уже с весны. Нужно иметь, как минимум, три дюжины кроликов одного возраста. – Он оперся руками в широко расставленные колени, гости же повернули к нему свои стулья, что выглядело, будто бы он рассказывал какую-то охотничью байку. – Ой, это такие трусливые зверьки! В канун Kaninchentag иду с заряженным ружьем к их клеткам и несколько раз стреляю в воздух, чтобы наделать шуму. – Тут он выбросил руки вверх и воскликнул: "пиф-паф". – Большинство кроликов умирает от сердечного приступа. Мы говорим, что у них от страха разрываются сердца.
Повисла тишина, и до хозяина дошло, что, похоже, его не поняли.
- Это и есть основной компонент гуляша, мои господа! – обратился он к гостям, словно к детям. – Именно это вы и ел. Перепуганные сердца напитываются кровью, откуда замечательный вкус. Это и есть наш Angstel. Из кроличьих тушек мы делаем паштеты, шкурки вычиняют, чтобы пошить шубки дамам.
Он рассмеялся во все горло, и лицо полностью утратило свои свойства.
Войнич вышел из дома, и его тут же охватили величественные, бархатные объятия гор, освещенных желтоватым отсветом, что приходил, похоже, из Вальденбурга. И тут он испытал истинные отвращение и отчаяние, что его поймали в ловушку, и что он никогда из нее не высвободится, что вновь придется жить в страхе и чувстве, будто бы он является чем-то поддельным, дешевой фальшивкой. Желудок, наполненный перепуганными кроличьими сердцами, стиснулся от страха и отвращения. Он оперся рукой о деревянную, теплую стенку, и его долго тошнило.
Узенькие ступеньки вели наверх, к входу на чердак. Их размеры казались буквально игрушечными, будто бы для детей, а сами двери, ведущие на чердак, были явно меньшего размера, чем остальные двери во всем доме, к тому же их небрежно покрасили темно-коричневой краской, из-под которой проступали слои других красок, словно бы двери были старыми-старыми, и их неоднократно красили. Войнич оглядывался по сторонам, прислушался, никто ли не идет, затем полностью преодолел лестницу и схватился за дверную ручку. Пришлось ее сильно толкать, потому что было видно, что дверь давно никто не открывал. Между полом и дверью собралась полоска пыли, в которой были видны останки мертвых насекомых, какие-то волосы, растертые листья. Когда Мечислав, склонившись, прошел на чердак, пришлось на миг задержать воздух в легких, поскольку здесь царил очень интенсивный запах земли и гнилой древесины, а еще – плесени. Он ожидал холода, но – вовсе даже наоборот – на него повеяло сырым теплом. Весь пол был покрыт хвоей и купками мха, который частично порастал и стены, а более всего – и деревянную обшивку крыши. Маленькие окошечки были затянуты чем-то серым, возможно, то была очень старая паутина. Войнич сделал несколько шагов вперед, но у него возникло странное ощущение, будто бы ступни проваливаются в иголки, поэтому, испугавшись, он отступил на порог. В самом углу чердака, стоял каких-то приличных размеров предмет мебели. Войнич распознал в нем комод, прикрытый буйной порослью мха, длинные стебельки которого, законченные шариком со спорами, свисали вниз, будто какая-то странная бижутерия.