Когда она делала так, Драко превращался в дрессированного волчонка.
Он готов был идти за ней куда угодно. Готов был свернуть любую грёбаную гору. Потому что в этот момент её глаза зажигались тем огнём, ради которого он, не раздумывая, сиганул бы в пекло.
И сиганул-таки, было дело.
Руки подцепили её майку, стаскивая лишнюю ткань. Отбрасывая куда-то за диван. Горящий взгляд приковался к небольшой округлой груди.
Наблюдать за тем, как светлые ореолы сосков медленно сжимаются, твердея, было выше его сил. Горящая, пульсирующая кровь ударила в голову, а теснота в штанах стала почти болезненной.
Драко рывком сел, впиваясь в приоткрытые ждущие губы. Сжимая тонкие тазовые косточки, приподнимая, потирая о себя скрытую тканью плоть, заставляя разорвать поцелуй и запрокинуть голову. Сбито застонать, зарываясь в его волосы.
Повторяя за ним движения.
Сбиваясь с ритма и вздрагивая.
Имитируя секс с такой яростной потребностью, что сквозь сжатые зубы вырвалось низкое рычание, пробравшее Грейнджер до самых поджилок. До горящей сердцевины. Он почувствовал это, когда под его пальцами, ласкающими мягкую грудь, разорвалась дрожь и тонкий всхлип едва не довёл его до самого края.
Ей нравилось, когда он делал так.
Издавал эти звуки, почти дикие, ненасытные.
И он наклонился, прихватывая мочку розового уха зубами, снова глухо рыча. Она выгнулась и впилась пальцами в его плечи, отчаянно дыша через рот. Через свой влажный, горячий, нежный, необходимый…
— Драко… Ещё раз…
Когда она просила, Драко умирал.
Одна рука оставила в покое напряжённый сосок. Заскользила по выгнутой шее, пока его рот жадно втягивал в себя кожу под ухом, оставляя после себя влажные красноватые пятна.
Сквозь шум и грохот сердца в голове и в сознании он ощутил, что Гермиона слегка повернулась и прихватила зубами подушечки двух его пальцев.
Кончик её языка, твёрдый и торопливый, заскользил по ним, а щёки слегка втянулись.
Лёгкое ощущение посасывания начисто снесло крышу.
Драко низко застонал, против воли прикусывая нежную кожу. Чувствуя губами выступившие мурашки на её шее, а в следующий момент Гермиона начала так сильно и ритмично тереться об него, что он едва не кончил, всё ещё оставаясь в штанах.
Чёрт. Эта девочка.
Его девочка.
Он когда-нибудь двинется от этого. С ума сойдёт от кайфа, как бы это не прозвучало.
А она вдруг вскрикнула.
Громко и сильно, приглушённо от его руки. Впиваясь ногтями в его лопатки, что стало очередным испытанием выдержке. И когда вздрогнула всем телом в первый раз, Малфой почти не поверил в это. Но судорожные стоны и резкие, потерянные движения на его члене — сквозь херову ткань, блин — кричали о том, что девушка, сжимающая бедрами его бока, испытывала крышесносящий оргазм.
И Малфой с силой подался к ней тазом, чувствуя, как её зубы почти больно впиваются в фаланги его пальцев. Выпуская их. Закусывая губу. Заглушая крик.
И что-то разорвалось в висках. Громко, с треском.
— Горячая, сладкая… вкусная… Я так люблю твой вкус… давай, моя хорошая, — он задыхался, глядя в её горящие глаза, вдруг распахнувшиеся. На этом слове, которое с лёгкостью слетело с губ. И снова. — Так сильно люблю. Ты просто не понимаешь. Представить себе не можешь.
И почему-то она снова заплакала.
В камине громко треснули поленья. Ноги затекли так, что он почти не чувствовал своих стоп. Но всё равно не шевелился. По телу разливалась приятная, немного разбитая усталость.
Гермиона перелистнула страницу учебника и зарылась носом в воротник его рубашки. Рубашки, куда больше размером, чем требовалась её маленькому телу.
Что такое любовь? Драко знал.
Это когда каждое утро просыпаешься раньше. Потому что у тебя есть одна чёртова необходимость — видеть, как Грейнджер открывает глаза после сна. Морщит нос и ласковым котёнком жмётся к твоему боку.
Это когда она опаздывает на первый урок и носится между вашими спальнями, а ты ловишь её в проёме двери и взваливаешь к себе на плечо, пока тёплые кулаки колотят по твоей голой спине.
Это когда она кормит тебя какой-то приторной гадостью, не подозревая даже, насколько сильно ты не любишь сладкое, а ты ешь — ешь, блин — и готов есть это вечно, потому что она купила это для тебя в Хогсмиде.
Это когда ты терпеть не можешь её дружков, но выдавливаешь из себя кислый оскал, когда Поттер так же кисло цедит тебе «Счастливого Рождества, Малфой» под строгим взглядом Гермионы.