— А ведь ты уже в прошлом решала эту проблему. До смещения времени, — улыбаясь коту, сообщил Локи. — Ты, конечно, этого не помнишь. Я изрядно почистил тебе память. Но я-то ничего не забыл, — добавил трикстер с тихой грустью. — Ты уже спасла народ Ольх, в той версии реальности, которую я переписал. Тогда ты долго мучилась и нашла, интересную заметку в дневниках Рианнон. Помнишь такую?
— Дочь Лары, — я кивнула. — Ты давал мне её дневники, чтобы я нашла ведьмака.
— Именно. Я чувствовал, что они еще пригодятся! Там упоминается, что ген Старшей Крови, находящийся в крови Лары Доррен, как-то способен влиять на Белый Хлад.
— Значит, Цири? — я встала перед бывшим другом, сложив руки на груди.
— Кто знает, — Локи пожал плечами, как черт из коробочки резко вставая, бросая кота на пол. От неожиданности я отступила на пару шагов, отступая под натиском трикстера. Мужчина положил холодные руки мне на плечи: — Я знаю только лишь, что ты встретилась с самой Ларой. В дневниках Итлины, которые ты достала из ее могилы, был ритуал, способный соединить ваше сознание сквозь века. Дать шанс поговорить. Именно Лара подсказала тебе выход.
— Если знает Лара, знает и Аваллак’х, — точно уверилась я.
— Поверь, если бы этот… кхм…. старик мог встретиться со своей возлюбленной, то от него было бы гораздо меньше проблем. Ему бы просто было плевать на всех, он бы сутками находился рядом с ней и никому не причинял вреда. Особенно тебе, — Локи не сильно сжал мои плечи, проводя ладонями по контуру стана. — Не приходило в голову, что Лара и он — ровесники? Просто она умела перемещаться не только в пространстве, но и во времени. А значит, когда эту Доррен выводили, он, в лучшем случае, был сопливым юнцом. А им, знаешь ли, не все тайны раскрывают. Возможно, он и сам не знает всей правды.
— Я точно не говорила тебе, как зажгла чужое солнце? — с сомнением спросила я, недовольно двигая плечами и пытаясь стряхнуть руки полу-йотуна. Локи ухмыльнулся.
— Нет. Это ведали только вы с Цириллой. Но Цири я больше никогда в жизни не видел, а ты исключительно мрачно отмалчивалась, — вопреки моему глобальному намеку убрать пакли, ладонь трикстера скользнула вверх, по ключицам, по шее и ласково провела по щеке. — Не смей умирать за чужие миры, слышишь? Никогда не смей больше умирать, — Локи притянул меня за подбородок и выдохнул в губы: — Забудь обо всем этом. Уходи со мной.
Я уперлась ладонями в грудь сына Лафея, отталкивая мужчину со всей силы и прошипела, стараясь не размыкать губ:
— Здесь мой муж. И я люблю его.
— Как будто первый раз, — фыркнул трикстер. — В любом случае, перечитай дневники Итлины. Другого способа найти информацию о Белом Хладе я не знаю, — он направился к выходу под моим тяжелым взглядом, расплываясь в довольной усмешке. — Мне, знаешь ли, и тогда с тобой особо некогда было возиться и вникать в проблемки мелких миров. Теперь тем более не досуг. Поэтому постарайся не беспокоить меня по таким мелочам, — он гордо откинул полог и шагнул в ночную стужу. — Береги себя, Анна.
— Ты тоже, Локи.
Ну и как тут похудеть, если из физических нагрузок у тебя только спуск по лестнице печали и душевного расстройства? Хотя, хорошо, что Локи пришел. Поговорили хоть. Живой, пока целый, и не выглядит совсем уж плохо. У меня прям камень с души упал. Им-то я в следующий раз голову трикстеру и проломлю!
====== Глава 41. Может быть, на самом деле существует один-единственный мир, которому как будто снятся остальные? ======
Нынче ночью я приходил к тебе,
Но тебя не было дома,
И дома твоего не было в городе,
И города такого не было на земле.
©Бесик Харанаули
Бесконечные ветра обжигали кожу тысячами маленьких лезвий-снежинок, проносясь мимо, вскользь задевая щеки и нос. Я пыталась укрыться от них, силилась идти спиной вперед, но тогда обязательно падала, поскальзываясь на корочках льда, проваливалась в глубокие сугробы и набирая в кроссовки мокрый, колючий снег. Я хотела укрыть отмерзающий кончик носа, прикрывая его руками и пытаясь сгореть, но ледяные пальцы, спрятанные в оттянутые рукава кофты, делали только хуже и больнее. Пальцы ног я уже и вовсе не чувствовала, считая, что они превратились в ледышки и отвалятся, стоит мне только стянуть обувь.
Я не знала, куда иду, а главное — сколько часов, лет, а может, и мелких мгновений тащу сама себя, не ведая маршрута, но чувствуя каждый изгиб тропинки, которую давно занесло. Куда бы я не кинула взгляд, вокруг была только бесконечно белая пустыня, с барханами-сугробами. Бушующими метель, закручивая узорчатые крупицы снега в хоровод, поднимала их в воздух и пританцовывая, отправляла блуждать по ледяным просторам, которым не было ни конца, ни края. Хмурое, серое небо, с тяжелыми тучами, нависло над снегом, низко, будто бы укрывая пушистым покрывалом, как неразумное дитя, оберегая холод и стужу. Я лишняя, здесь и сейчас. И понимая это, я все равно иду, проваливаясь по снегу, оставляя за собой узорчатые следы кроссовок, с лопнувшей от холода подошвой, петляющие, волочившиеся, но не останавливающиеся ни на секунду.
Время остановилось, превратившись в зыбкую массу снежных крупиц. Горло уже не болит. Оно просто отмерзло, а язык не в состоянии повернуться, чтобы просто позвать на помощь кого-то, кто всегда оберегает меня, оставаясь рядом незримо, но неумолимо. И я просто иду. Иду, иду, иду…
Ветер пахнет сырой свежестью, прогорклым холодом, пробирающим насквозь каждый атом тела, и немного костром. Где-то вдалеке в небо вздымается исполином трубчатый столб дыма, закручиваясь и сливаясь с серостью нижних слоев атмосферы. Я поворачиваю. Иду к нему, переставляя ноги страшным усилием воли. Я бы давно упала, и радостно замелась снегом, оставшись навсегда здесь кусочком льда, но мне надо нести себя, по несуществующей, но внутренне зримой стезе, вперед.
За очередным огромным сугробом, вдали, возникает маленький островок утешения. Простая лесная палатка, из плотной зеленой ткани, с огромным, пылающим костром перед нею, играющим не ветру языками, как маленький спрут, раздуваясь все больше с каждым порывом, выплясывая непонятный танец, полный спокойствия и надежды.
У кучи дров для огнища, сидит высокий мужчина, поджав к себе ноги и прижимая сокровище. Его голова покрыта коричневым капюшоном, и взгляда не видно, но каждое движение, полное хрупкой нежности и осторожности, каждый вздох и тихое пение, что сливается с воем метели, говорят мне, что в его руках спрятано нечто действительно ценное. Я хочу окрикнуть его, но не могу даже разомкнуть одеревеневшие губы. Я пытаюсь поднять руку и помахать, но получаю только боль в плечевом суставе. Вьюга почти смеется над моими попытками, заливисто взвизгивая в оледеневшие уши.
Мужчина поднимает голову, и я вижу только, как сверкнули карие глаза из темноты под капюшоном. Они узнали меня. А я где-то видела их. Мужчина встает, не отпуская из рук сверток, рывком, стремительно, хрустнув коленями. Я останавливаюсь около костра, ощущая живительное тепло, обжигающее до боли щеку и ухо, но боюсь и шагу отступить от огня, надеясь оттаять поскорее и начать говорить. Мужчина кивает, слегка сипя здоровается на Старшей Речи. Сверток в его руках, подставленный ветру, недовольно дергается и заводится, как моторчик, детским плачем, набирая силы с каждым новым движением. Мужчина кланяется, и прижимая руками ребенка к себе, укрывая могучей грудью от ветра, разворачивается. Ныряет в палатку, чуть приоткрыв полог, и исчезает из виду, оставив меня на холоде и морозе.
Зубы стучат.
— Наконец, ты пришла, — слышу я над околевшим ухом шуршащий женский шепот, такой же, с хриплой ноткой простуды, но добродушный.
— А что, меня долго ждали? — неожиданно произношу я, дивясь тому, как легко двигаю челюстью. Чьи-то нежные руки ложатся мне на плечи, и от них по сосудам проходит разряд тока, согревающий, приятный, протягивающий живительные силы через сухожилия и кости.
— Ты — Анна, — утверждает голос неоспоримую истину. — Я ждала тебя в этой птичьей клетке, наверное, всю свою жизнь. Но я знала, что ты придешь, и это придавало мне сил. Вселенная работала миллиарды лет, чтобы создать тебя. Сотни тысяч звезд жили и умирали для твоего существования. Они принесли себя в жертву, что бы ты могла восстать из их пепла. Звездная пыль в твоих костях, свет — в глазах, а тепло — в твоем сердце.