Тесей схватил Риччи за плечи, но удержал с трудом, тот бился как будто под невидимыми пулями и все кричал:
— Она не могла!
Конечно не могла. И то, что Тесей это знал и не мог сказать, жгло почище любого газа.
— … не могла!
И Риччи замер, затих. Поблагодарив офицера, Тесей увел Риччи из полицейского отделения, повернул к ближайшему кафе.
— Надо поесть, друг, надо.
Но ему самому кусок не лез в горло. Мерлин знает, сколько они сидели так, в неспособной даже на голод тишине, потом Тесей попросил:
— Расскажи о Дафне.
Для расследования надо было узнать все о погибшей, но спросил он не поэтому. Несбывшееся, мертвое знание теперь было трупным ядом, и Риччи нужно было выпустить его из себя. Оплакать и отпустить, хоть немного.
Риччи с трудом справился с голосом, но заговорил.
Оказалось, Дафна была сиротой, с самого детства росла с бабкой, персоной весьма известной в определенных кругах, якобы умевшей разговаривать с духами и предсказывать будущее и проводившей спиритические сеансы у себя дома. Внучка искренне верила в эту магию, подарила Риччи оберег, долженствующий защитить его от смерти. Мадам Певерелл утверждала, что их род восходит к одному из рыцарей Вильгельма Завоевателя, и этот талисман, старинная брошь с яшмой, был их фамильной ценностью.
— Она сказала, этот камень хранил того рыцаря, а я тоже рыцарь, пусть теперь сохранит меня… — Риччи зажмурился и простонал: — Лучше бы это было убийство. Я мог бы тогда хоть… Свернуть ублюдку шею.
И ублюдок ведь был. Убивший девушку на глазах мадам Певерелл и трансгрессировавший из запертого изнутри дома, оставив женщину умирать от сердечного приступа. Магловская медицина неспособна обнаружить причину смерти убитых Авадой Кедаврой, приходится списывать это на сердце и прочие «естественные причины». Тесей раздраженно крутил на запястье под рукавом адмонитор. Он мог бы вернуться в дом Певереллов и применить эхо-чары, улавливающие всю недавно творившуюся поблизости магию, или воспользоваться проявляющим зельем… Но это было невозможно. Остается только ждать, чтобы с делом разобрались французские мракоборцы. Которые, разумеется, вряд ли поделятся результатами с коллегой из-за Ла-Манша и уж тем более с маглом…
Риччи оцепенело смотрел на остывающую перед ним еду, потом отодвинул тарелку.
— У них никого больше нет, — пробормотал он. — Может, только соседи или друзья. Я схожу в госпиталь. Насчет похорон.
Тесей тоже встал из-за стола, и Риччи остановил его.
— Один. Спасибо.
Так они и разошлись. В надежде узнать что-то полезное для дела Тесей сходил за газетами и быстро нашел искомое: один листок сообщал о таинственной смерти медиума, общавшейся с духами и унесенной ими в мир иной вместе с внучкой. Упор делался на экстраординарный род занятий мадам Певерелл и красоту Дафны, вместе создававшие весьма драматичный, чарующе жуткий эффект.
В этой же газете обнаружилась реклама услуг погибшей.
«Дом Жизни мадам Певерелл. Общение с усопшими, воссоединение и утешение».
Очевидно, реклама эта была оплачена вперёд, и даже после своей смерти мадам продолжала приглашать желающих в Дом Жизни поговорить с умершими, к которым сама присоединилась.
Тесей перечитал заметку. Журналист не сообщал никаких новых фактов, но делился предположениями. «Мы можем только гадать, что же в самом деле случилось в ту ночь. Было ли это несчастливое, но внятное медицинской науке совпадение, или то сами небеса покарали обманщиц, наживающихся на горе тех, кто потерял любимых на войне? А может быть, они заплатили жизнями за исключительное тайное знание, коим владели?».
Тайное знание… Может такое быть, что Певереллы действительно владели магией?
С улицы донесся отдаленный бой часов, и Тесей вспомнил о времени. Уже три. Через час ему надлежало быть в Кафе Калейдоскоп, которое еще предстояло найти, не будучи способным просто трансгрессировать на место. Подумав о Риччи, Тесей почти с яростью выровнял перед зеркалом свой воротник. Неужели это такое уж преступление — все равно хотеть встретиться с красивой, настоящей, живой девушкой, пусть даже другая, чужая красивая девушка мертва?
Он добрался до Place Cachée и нашёл «Калейдоскоп» как раз вовремя: витрина соседней часовой лавки уже звенела и кричала дюжиной птичьих голосов, возвещая начало нового часа. Толкнув дверь, Тесей оказался в небольшом и немного слишком романтично убранном зале: мраморные стены в ползучих розах, тысяча зажженных свечей, в углу фонтан с фигурой русалки. Ничего похожего на игру разноцветных стеклышек в калейдоскопе не наблюдалось. Но стоило ему сделать несколько шагов, как романтический чертог дрогнул, вспыхнул и изменился. Столики и гости за ними остались на местах, но комната вокруг них превратилась в суховато-уютный зал с по-пуффендуйски круглыми окнами и скрипучим красно-деревянным полом, прямо как в его лондонской квартире.
К Тесею приблизился весьма довольный его удивлением официант.
— Bienvenue à Café Kaleidoscope, monsieur!
Что ж, название кафе оказалось полностью справедливо. Винда еще не появилась, и Тесей расположился за дальним столиком и посмотрел меню, но то и дело отвлекался на меняющиеся стены и мозаику ковров, паркетов и мраморов на полу, составленную из предпочтений каждого из гостей. Ему как раз принесли самый вкусный кофе в городе, когда зал снова изменился, превратившись в подобие беседки в саду. Тесей поднял глаза на двери и увидел Винду в пурпурном платье с бахромой. Она села за его стол, закинув ногу на ногу, бусины бахромы зазвенели друг о друга, и хоть он был в ресторане и кругом благоухала еда, этот звук показался ему вкуснее любого лобстера.
— Вы замечательно выглядите, — искренне сообщил он ей очевидное.
Винда окинула его взглядом.
— Это ведь военная форма. Вчера я не спросила вас. Вы воевали?
— Да. Я превратил бы все это в выходной костюм, но палочку мне вернут только дома.
Ее глаза удивлённо расширились, но сказала она игривое:
— Вам идёт.
Они поговорили о войне, о крем-брюле, о ее любимых цветах и его прежней жизни…
— Что страшнее: быть мракоборцем или маглом?
Тесей усмехнулся.
— Лучше думать не о страхе, а о том, зачем ты его терпишь.
— И зачем же? — спросила Винда неожиданно серьезно. — Почему вы пошли воевать за них?
— За них? За маглов? — Тесей слишком часто слышал этот вопрос, видел его между строчками в каждом письме из дома и так и не нашел верных слов для ответа, но Винда не сводила с него глаз, и он попытался ещё раз: — Потому что это и мой мир тоже. То, что я видел из окна, когда рос — они построили те дома, они ходили по тем же улицам. У каждого своя жизнь, этим можно оправдаться за любое бездействие, но я… не хочу прожить свою отдельно от других.
Она слушала, приоткрыв блестящие губы, а потом откинулась на спинку стула, закрылась скрещенными на груди руками и тихо сказала:
— Понимаю.
Тесей не собирался просить ее об этом, слова вырвались сами собой:
— Тогда вы, возможно, согласитесь мне помочь.
Он кратко рассказал ей про Дафну и свои догадки, и пусть это была история чужой трагедии, а он был невыносимо беспомощным и бесполезным, хотелось говорить еще и еще, потому что с каждым словом в глазах Винды разгорался неподдельно увлеченный огонек.
— Дом Жизни, двадцатый округ, Рю Витрув, — закончил Тесей. — Можем пойти прямо сейчас? У меня есть идея, но время дорого. Не бойтесь, это не опасно.
— Я и не боюсь, — легко ответила она. — Меня еще не приглашали на свидание на место преступления!
— Обещаю завтра удивить вас чем-то более приятным, — сказал Тесей с немного нервным смешком, но Винда легкомысленно тряхнула головой.
— О нет, мне нравится.
Они вместе вышли из кафе, проводившего их переливом розовых садов и, кажется, Косого переулка, и Винда подхватила Тесея под локоть и трансгрессировала.