ыми отзывами о занятиях Л. за границей, руководители его не раз писали о беспорядочной жизни, которая кончилась для Л. в 1740 г. браком, в Марбурге, с Елизаветой-Христиной Цильх, дочерью умершего члена городской думы. Беспорядочная жизнь, кутежи, долги, переезды из города в город были не только последствием увлекающейся натуры Л., но и отвечали общему характеру тогдашней студенческой жизни. В немецком студенчестве Л. нашел и то увлечение поэзией, которое выразилось в двух одах, присланных им из-за границы в акд. наук: в 1738 г. — «Ода Фенелона» и в 1739 г. — «Ода на взятие Хотина» (к последней Л. приложил «Письмо о правилах российского стихотворства»). Эти две оды, несмотря на их громадное значение в истории русской поэзии, не были в свое время напечатаны и послужили только для акд. наук доказательством литературных способностей Л. Между тем, с «Оды на взятие Хотина» и «Письма о правилах российского стихосложения» начинается история нашей новой поэзии. С большим поэтическим талантом, чем Тредьяковсмй, раньше выступавший с теорией тонического стихосложения, Л. указывая на «неосновательность» принесенного к нам из Польши силлабического стихосложения, предлагает свою версификацию, основанную на свойствах российского яз., на силе ударений, а не на долготе слогов. Замечательно, что уже в этом первом опыте Л. является не поклонником рифмачества, а указывает на значение и выбор поэтических слов, на сокровищницу русского яз. — После разных злоключений (вербовки в немецкие солдаты, побега из крепости Везель), Л. возвратился в Петербург в июне 1741 г. В августе того же года в «Примечаниях к Петербургским Ведомостям» (ч. 66-69) помещены были его «Ода на торжественный праздник рождения Императора Иоанна III» и «Первые трофеи Его Величества Иоанна III чрез преславную над шведами победу» (обе оды составляют библиографическую редкость, так как подверглись общей участи — истреблению всего, что относилось ко времени имп. Иоанна Антоновича). Несмотря на оды, переводы сочинений иностранцев академиков и занятия по кабинетам, студент Л. не получал ни места, ни жалованья. Только с восшествием на престол Елизаветы Петровны, в январе 1742 г., Л. был определен в акд. адъюнктом физики. В 1743 г. Л. обращается к переложению в стихи псалмов и сочиняет две лучшие свои оды: «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния» и «Утреннее размышление о Божием величестве». В этом же году Л., вследствие «продерзостей», непослушания конференции акд. и частых ссор с немцами в пьяном виде, более семи месяцев «содержался под караулом» и целый год оставался без жалованья; на просьбы о вознаграждении для пропитания и на лекарства он получил только разрешение взять академических изданий на 80 р. В прошении об определении его проф. химии (1745) Л. ничего не говорит о своих одах, упоминая только о своих «переводах физических, механических и пиитических с латинского, немецкого и французского языков на российский, о сочинении горной книги и риторики, об обучении студентов, об изобретении новых химических опытов и о значительном присовокуплении своих знаний». Назначение в академию — профессором химии — совпало с приездом жены Л. из-за границы. С этого времени начинается более обеспеченная и спокойная жизнь Л., среди научных трудов, литературных занятий и лучших общественных отношений. В 1745 г. он хлопочет о разрешении читать публичные лекции на русском языке, в 1746 г. — о наборе студентов из семинарий, об умножении переводных книг, о практическом приложении естественных наук и проч. В предисловии к сделанному им тогда же переводу Вольфовой физики Л. определительно и понятно рассказал об успехах наук в XVIIXVIII вв. Это была совершенная новинка на русском языке, для которой Л. должен был изобретать научную терминологию. Такое же популяризирование науки проявилось в академических речах Л. о пользе химии и пр. С 1747 г., кроме торжественных од, Л. должен был составлять стихотворные надписи на иллюминации и фейерверки, на спуск кораблей, маскарады, даже писать по заказу трагедии («Тамира и Седим», 1750; «Демофонт», 1752). В 1747 г., по поводу утверждения имп. Елизаветой нового устава для академии и новых штатов, Л. написал знаменитую оду, начинающуюся известными стихами: «Царей и царств земных отрада, возлюбленная тишина, блаженство сел, градов ограда, коль ты полезна и красна!». Здесь поэт воспел и свой идеал, свой кумир — Петра Великого («Послав в Россию человека, какой не слыхан был от века»), а вместе с ним и науки — «божественные, чистейшего ума плоды» («науки юношей питают, отраду старым подают»). В одной из заключительных строф этой оды Л. восклицает: «О вы, которых ожидает отечество от недр своих, и видеть таковых желает, каких зовет от стран чужих, о ваши дни благословенны! дерзайте ныне ободренны раченьем вашим показать, что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать». Есть в этой оде кое что заимствованное из древних классических писателей, из которых Л. в том же году сделал стихотворные переводы. Между тем Л. продолжал свои научные занятия физикой, химией и издавал латинские диссертации, находившие полное одобрение со стороны таких заграничных ученых, как берлинский академик Эйлер. Благодаря вниманию Эйлера, Л. добился, наконец, устройства химической лаборатории (1748). В 1743 г. при академии возникли исторический департамент и историческое собрание, в заседаниях которых Л. повел борьбу против Миллера, обвиняя его в умышленном поношении славян, Нестора летописца и других российских авторитетов и в предпочтении, отдаваемом иностранцам. В том же году он издал первую на русском языке риторику, воспользовавшись не только старыми латинскими риториками Кауссина и Помея, но и современными ему работами Готшеда и Вольфа. Между литературными и научными трудами Л. существовала самая тесная связь; лучшая его ода, «Вечернее размышление», полная поэтического одушевления и неподдельного чувства, по словам самого Л. содержит его «давнейшее мнение, что северное сияние движением Ефира произведено быть может». И стихом, и русским языком Л. владел лучше чем два других выдающихся литератора его времени — Тредьяковский и Сумароков. Последние вели с Л. постоянную борьбу, вызывая на споры о языке, о стиле и литературе. Иногда эти споры, по условиям времени, принимали и грубую форму; но Л. всегда выходил из них победителем. В торжественном собрании академии наук; в 1749 г., Л. произнес «Слово похвальное имп. Елизавете Петровне», в котором, как и в одах, прославлял Петра Великого и науки в их практическом приложении к пользе и славе России. Похвалы императрице обратили внимание на Л. при дворе, а в академии создали ему немало завистников, во главе которых стоял сильный Шумахер. Около 1750 г. Л. нашел «патрона» в лице любимца имп. Елизаветы, И. И. Шувалова, к которому поэт написал несколько задушевных писем в стихах и в прозе, имеющих ценное автобиографическое значение. В одном из них Л. говорит о себе: «воспомяни, что мой покоя дух не знает, воспомяни мое раченье и труды. Меж стен и при огне лишь только обращаюсь; отрада вся, когда о лете я пишу; о лете я пишу, а им не наслаждаюсь и радости в одном мечтании ищу». В это время Л. был особенно занять мозаикой, стеклянными и бисерными заводами. В 1751 г. Л. напечатал первое издание своих сочинений: «Собрание разных сочинений в стихах и прозе» (1400 экз.). По приказанию президента акад., гр. Разумовского, Л. сочинил «российскую речь ученой материи», выбрав предметом «Слово о пользе химии» (1754 г., 6 сентября). Слово начинается доказательствами превосходства «учения» европейских жителей перед дикостью «скитающихся американцев»; далее говорится о важном значении математики для химии, об ожидаемых результатах дальнейшего движения науки. Это «Слово», как и последовавшие затем слова — «О явлениях воздушных от электрической силы происходящих» (1763), «О происхождении света, новую теорию о цветах представляющее» (1756), «О рождении металлов от трясения земли» (1757), «О большей точности морского пути» (1759), «Явление Венеры на солнце наблюденное» (1761) — ясно указывают на самостоятельные опытные труды Л. в широкой области «испытания натуры». Замечательна манера научного изложения у Л.: обращение от отвлеченных научных понятий к обыденной жизни, в частности — к жизни русской. Ежегодно Л. печатал латинские диссертации в академич. изданиях. В 1753 г. Л. получил привилегию на основание фабрики мозаики и бисера и 211 душ, с землей, в Копорском у. В это именно время он написал свое известное дидактическое стихотворение: «Письмо о пользе стекла» («Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов»). Через Шувалова Л имел возможность провести важные планы, например основание в 1755 г. московского университета, для которого Л. написал первоначальный проект, основываясь на «учреждениях, узаконениях, обрядах и обыкновениях» иностранных университетов. В 1753 г. Л. долго занимал вопрос об электричестве, связанный с несчастной смертью проф. Рихмана, которого «убило громом» во время опытов с машиной. Л. писал Шувалову о пенсии семье Рихмана и о том, «чтобы сей случай не был протолкован противу приращения наук». «Российская Грамматика Михаила Ломоносова» вышла в 1765 г. и выдержала 14 изданий (перепечат. в «Ученых Записках 2 отд. акд. Наук», кн. III, 1856, с предисл. академика Давыдова). Несмотря на то, что «Грамматика» Л. основана на «Грамматике» Смотрицкого, в ней много оригинального для того времени: Л. различал уже буквы от звуков и, как естествоиспытатель, определял происхождение звуков анатомо-физиологическое и акустическое, говорил о трех наречиях русского яз. (московском, северном и украинском), изображал фонетически выговор звуков в словах. В примерах Л. нередко приводит личную свою жизнь: «стихотворство моя утеха, физика мои упражнения». В 1756 г. Л. отстаивал против Миллера права низшего русского сословия на образование в гимназии и университете. Прямота и смелость Л. тем более поразительны, что он не раз подвергался тяжелым обвинениям и попадал в щекотливое положение (см. Пекарский, стр. 483: «Дело тобольского купца Зубарева о руде» и стр. 603: «О богопротивном пашквиле Л. — Гимн бороде»). «Гимн бороде» (1757) вызвал грубые нападки на Л. со стороны Тредьяковского и др. В 1757 г. И.И. Шувалов содействовал изданию сочинений Л., с портретом автора, в Москве, во вновь учрежденной университетской типографии. В этом собрании появилось впервые рассуждение Л. «О пользе книг церковных в российском языке», Это «Рассуждение» объясняло теоретически то, что было совершено всей литературной деятельностью Л., начиная с его первых опытов 1739 г., т.е. создание русского литературного языка. В церковной литературе Л. видел множество мест «невразумительных», вследствие включения в перевод «свойств греческих, славенскому языку странных». В современной ему русской литературе Л. находил «дикие и странные слова», входящие к нам из чужих языков. Свою теорию «чистого российского слова» Л. построил на соединении яз. церковнославянского с простонародным российским, разумея под последним преимущественно московское наречие. Вообще в «Рассуждении» Л. признавал близость русского яз. к церковнославянскому и близость русских наречий и говоров друг к другу — большую, чем напр. между немецкими наречиями и др. Учение о штилях Л. основывал на различии следующих «речений» — слов российского яз.: 1) общеупотребительных в церковнославянском и русском, 2) книжных по преимуществу, исключая весьма обветшалых и неупотребительных и 3) простонародных, исключая «презренных, подлых слов». Отсюда Л. выводил три «штиля»: высокий, из слов славенороссийских, для составления героических поэм, од, прозаичных речей о важных материях; средний — «не надутый и не подлый», из слов славенороссийских и русских, для составления стихотворных дружеских писем, сатир, эклог, элегий и прозы описательной; низкий — из соединения среднего стиля с простонародными «низкими словами», для составления комедий, эпиграмм, песен, прозаических дружеских писем и «писаний обыкновенных дел». Эта стилистическая теория Л., вместе с синтаксическим построением Ломоносовской литературной речи в периодах, и создала русский литературный яз. XVIII в. — язык поэзии, ораторского искусства и прозы.