Фрай Максим
Энциклопедия мифов (Том 1)
Макс Фрай
Энциклопедия мифов, том I
Глава 1. Аарон
...призвав косноязычного Моисея к пророческому служению, Яхве велит ему взять Аарона своим толмачом. В предании роль Аарона вторична: его призвание опосредствовано участием в миссии Моисея.
Странная участь Аарона отразилась в моей судьбе, как в тусклом квадрате зеркала, пригодном разве что для поспешного бритья поутру. Подобно моему предшественнику, я не страдаю косноязычием; как и у него, у меня отродясь не было собственной "великой миссии". Нерадивый, непутевый, но истово преданный своему господину толмач, вот уже несколько лет, прикусив от усердия кончик языка, я перевожу на язык слов экстатическое бормотание невидимого "косноязычного Моисея", ошивающегося где-то поблизости чуть ли не со дня моего рождения. Смысл его почти нечленораздельного лепета порой темен и невнятен даже для меня самого. Старомодный поэт, помешанный на сентиментальных банальностях, назвал бы моего Моисея "музой", но какая, к черту, муза, из этого неистового старца с тяжелым характером?!
Как и всякий человек, посвятивший себя созданию текстов, сам по себе я ничего не значу, и мой посох не превратится в змею на глазах изумленного фараона, если я дерзну совершить сей подвиг самовольно. Но пусть только последует приказ моего неукротимого Моисея - и не три, а тридцать три казни египетские нашлю я на первого, кто под руку подвернется, не потрудившись пролить слезу сочувствия над затрепанным "личным делом" своей жертвы. Я ненавижу принуждение и прихожу в ярость от любой, даже дружественной попытки вмешаться в мою жизнь, но когда поблизости появляется мой Моисей, я становлюсь ретивым служакой. Я готов покрасить траву у забора и рассчитаться на "первый-второй", если только он пожелает. Я могу не часами - столетиями! поддерживать воздетые руки моего босса, господина и повелителя: пусть он молится своему загадочному суровому богу, если уж мне не дано. Его косноязычное бормотание достигает не слишком чутких ушей той силы, по воле которой делает свои вдохи и выдохи Вселенная, а моя гладкая речь - только для человеческого слуха, так уж все устроено.
А порой, когда зимняя ночь оказывается слишком уж долгой, и я всем телом ощущаю тяжесть зыбучих песков утопившего меня времени, я - могущественный раб, по прихоти своего господина смиренно превративший в змей не одну тысячу посохов! - прошу судьбу об одном: лишь бы не выяснилось в самом конце пути, что никакого Моисея никогда не было...
Глава 2. Абдалы
"...существует суфийский миф об абдалах - скрытых святых, управляющих миром..."
- Я отношусь к предсказателям настороженно...
- Угу, они все врут.
- Ну, некоторые врут, конечно, но не о них речь. Я говорю о настоящих.
- А есть настоящие?
- Почему нет? Если есть подделки, где-то должен быть оригинал.
- Странный подход.
- Подход как подход.
- Но ты же сам говоришь, что относишься к ним настороженно?
- Ну... Скорее с опаской. У меня есть теория...
- Теория? Тиорея, диарея...
- Цыть! Внимай и трепещи. Я думаю, что судьба человека вполне пластична и подлежит переделке. Но только до тех пор, пока она не сформулирована. Пресловутая свобода выбора имеет место лишь на диких пустошах судьбы, пролегающих между возделанными, описанными и напророченными участками... Конечно, не обязательно быть великим пророком, чтобы прибить чужую жизнь гвоздями к очередному событийному забору...
Я стараюсь не для Мика, коего давно причислил к разряду наиболее бессмысленных собеседников, и не для Наташки, которая, кажется, спит. Просто меня несет (несет меня лиса сквозь дикие леса, ага). Чуден Макс при тихой погоде, и редкая птица долетит до середины моего монолога.
- Вот смотри, - продолжаю, не обращая внимания на младенческую муть в глазах заскучавшей жертвы. - Предположим, ты проснулся утром, грохнул чайник на плиту, пошел умываться. Ты сонный, ничего еще не соображаешь. В этот момент предстоящие тебе события и вещи, которые никогда с тобой не случатся, тождественны, они смешаны в одну большую кучу под условным названием "возможное". И тут на кухню выходит твоя маман и начинает нудить: опять проспал, троллейбусы ходят плохо, опоздаешь в институт, у тебя первая пара сопромат, а Алексей Никитич давно на тебя сердит, ой, смотри, допрыгаешься; а когда тебя домой ждать, небось опять ночью заявишься от своего Макса, будешь винищем вонять на весь подъезд... Ну и так далее, по полной программе - что ты свою матушку не знаешь?
- Спасибо, поднял ты мне настроение!
- Сам дурак, пожилой мужик уже, двадцать лет почти на свете прожил, а от мамки с папкой на край света съехать ума не хватает. Ладно, твое дело... Так вот. В тот момент, когда твоя маман нудит поутру на кухне, она наивно полагает, будто ее речь окажет на тебя целительное воспитательное воздействие, ты уразумеешь, наконец, что такое хорошо и что такое плохо, покаянно упадешь на ее грудную клетку, после чего немедленно исправишься. А на самом деле она просто формирует программу твоего дня. Ты уже знаешь, что будешь двадцать минут ждать этот паршивый троллейбус, опоздаешь в свой сраный институт, поругаешься там со старым мудаком Аникой, а вечером зайдешь ко мне с бутылкой вина, потому что все погано и надоело, а Макс - трепло, но умеет поднимать настроение... И ведь умею же. Всем кроме себя. Глаза бы мои меня не видели!
- Ты чего вдруг?
- А ничего. Грустить изволю.
- Ты сначала объясни, что хотел сказать, а потом грусти.
- А я и так уже все объяснил. Твоя матушка - не бог весть какая Кассандра. Но есть такая разновидность черной магии, которой каждый человек владеет от рождения: предсказывать судьбу своим ближним. Вернее, не предсказывать, а навязывать свою версию. Она тебя поймала тепленьким, сонным, не соображающим ничего. В общем, в тот момент, когда ты слабее ее. Оформила в слова свое незамысловатое представление о твоем ближайшем будущем, и все, ты попал. Она уже запрограммировала твой день - не со зла, конечно, а по недомыслию - а ты и сопротивляться не стал. А уж когда какой-нибудь авторитетный "пророк" сформулирует вслух свою версию, тут вообще пушной зверь песец с потомством на дорогу выходит... Ясно тебе?
- Ну да. Но теория так себе. Ну сказали, ну вслух - и что? Слишком уж большое значение ты придаешь словам.
- Да, большое, пожалуй. Но не только я. Это свойственно всей человеческой культуре, а мы с тобой в этом котле, как ни крути, варимся. Уже, считай, сварились.
- Когда я слышу слово "культура"...
- Что, рука, небось, тянется к парабеллуму?
- Да нет, к бутылке.
- Ну, далеко тянуться тебе не придется.
- Угу... А вот и Наталья при слове "бутылка" проснулась.
Ташка, к слову сказать, проснулась несколько раньше. Боковым зрением я заметил, что она смотрит на меня из-под опущенных ресниц так, словно впервые увидела. А видела она меня в те дни, мягко говоря, регулярно. Чуть ли не ежедневно. Ужас ли, прелесть ли провинциальной жизни состоит в том, что все видят всех ежедневно. Это называется "свой круг". Для того чтобы стать центром этого круга, не так уж много требуется. Всего лишь собственная жилплощадь пусть даже двенадцатиметровая комнатка в гулкой коммуналке - плюс неумение регулярно вышвыривать со своей территории воинствующих завоевателей и лукавых послов, официальных дружественных визитеров, верных вассалов, бывших и будущих наложниц, вражеских шпионов, агентов влияния и прочих захребетников. Захватчики искренне полагают, что твоя жизнь принадлежит им; и все бы ничего, но доводы их убедительны, объятия цепки, а дружеская тирания - желанна.
Я был центром такого круга, я знаю, о чем говорю. Утром одиннадцатого мая тысяча девятьсот девяносто первого года я (в который раз уже) установил, что меня тошнит от сомнительной привилегии быть содержателем маленького запасного рая для полутора человек и нескольких дюжин человекообразных. К ночи настроение мое так и не переменилось. Мне бы чего попроще, - думал я, - мне бы на остров какой необитаемый, мне бы в мамоновский "лифт на небо" зайти по рассеянности, мне бы в ночные портье податься, или просто уехать туда, где меня никто не знает, где я и сам себя знать перестану, мне бы, мне бы... Ах, мне бы!