Впрочем, нет другого человеческого чувства, которое вызывало бы большие споры, разногласия и непримиримость мнений. Деспотичные, тупые, склонные к самодурству натуры с особой яростью ощущают в себе проснувшееся вожделение. Привыкшие над всеми властвовать, всему предписывать свою мерку, они ненавидят силу, которая сама овладевает ими и властно увлекает их за собой.
Слабый, неуверенный в себе, обделенный природой человек страдает, ощущая призыв своей плоти. Чем сильнее он жаждет, тем глубже отчаивается. И от этой неразделенной страсти он впадает в исступление и готов проклясть то, о чем мечтает сильнее всего и что наполняет его грезы.
"Взыграла похоть", — трепещет аскет, когда его протестующее против искусственных обязательств тело заявляет о себе. Разве не такие аскеты все те, кто установил себе или бессознательно принял систему искусственных норм, которыми он пытается укротить то, что всего сильнее на свете? Он скрежещет зубами в слепом напряжении, и творит истовые заклинания, и надевает тяжкие вериги, дабы изнурить свою плоть и тем охранить ее от соблазнов сладострастия. Но не в силах спастись несчастный. Не лукавый, не телесный изъян, не душевная извращенность заявляет себя в сладострастном вожделении. Это требует своего жизнь; и нет живого существа, способного противиться ее могучему зову.
Презирающие сластолюбие как нечто постыдное и нечистое, не понимают, что наслаждение, которому предаются со вкусом и глубиной чувства, не менее целомудренно, чем самое суровое воздержание. Не душа — а тело, самая таинственная, великая и мудрая часть человеческого существа. В жизни плоти скрыты сокровеннейшие источники творчества, разума и счастья. И там же истоки величайших трагедий, печалей и бед. В теле таится уникальная возможность ощущения жизни и открытия ее загадок. И потому сластолюбие — самое острое ощущение жизненности.
Острой, чуткой, проясненной становится впечатлительность человека. Все его существо, каждая клеточка дышит окружающим миром: вдыхая его краски, события, запахи, звуки, вкус. Опьянение жизнью делает невозможным расчет и заставляет каждого повиноваться лишь самому себе. И если суждены смертному мгновения счастья и упоения, они наступают в тот миг, когда мы поглощены стихией сладострастия.
Безволие
Безвольный подобен снулой рыбе, которая судорожно открывает рот и, не в силах удержаться в естественном положении, то и дело переворачивается кверху брюхом, беспомощно пошевеливая плавниками.
Желание безвольного человека угасает раньше, чем превратится в определенное намерение, подкрепленное действием. Подобно слабым огням зажигаются и тут же гаснут побуждения, в самый ответственный момент дела душой овладевают колебания и сомнения, принятое решение так и остается навсегда лишь мыслью, а когда результат все же случайно достигнут, безвольного охватывает апатия и отвращение к обретенному. Когда надо действовать — безвольный уклоняется. Когда же событие свершилось, приняв нежелательный поворот — он сетует на нерасторопность других и выставляет себя провидцем. Тот, в ком воля слаба, любит также угрожать и поучать, и делает это тем охотнее, чем решительнее требуется действовать. Безвольный человек находится в вечном смятении, постоянно одолевают его тревоги, неуверенность и покорность, и чаще всего чувствует он себя обреченным.
Однако эти же состояния, тяжко обременяющие душевную жизнь безвольного человека, делают его неспособным к активному злу. Ему попросту не хватает необходимой для злого дела целеустремленности. Часто безвольный человек вообще отрешается от всех дел мира и, неспособный к деяниям, отдается движению жизненной стихии и лишь созерцает происходящее. Постепенно увиденное откладывается в нем слой за слоем и так — нежданно-негаданно — складываются в душе наслоения богатого жизненного опыта. Именно потому, что безвольный не склонен к предприимчивости, самоутверждению и вмешательству в ход дел, он становится великолепным и внимательным свидетелем. Случайный собеседник, с удивлением открывающий в другом кладезь ярких жизненных впечатлений и мудрых наблюдений, редко догадается, что источником этого сокровища явилось прежде всего бессилие воли.