В гневе проявляется самое глубинное, обычно таимое содержание души. Гневающийся выражает себя со всей непосредственностью. Гнев проясняет человека. Главное в его личности являет себя: красивый становится еще красивее, сильный — еще сильнее, а уродливый — еще безобразнее. Словно волшебное зеркало, гнев показывает истинное обличье каждого. Лжет, кто утверждает, будто в гневе человек теряет себя и изменяет собственной сущности.
Отблеск гневливости придает всякому чувству искру благородной страстности. Душа, способная поддаться гневу, никогда не застынет в ледяном дыхании расчета, ее не умертвит все себе подчиняющее стремление к выгоде, ее не задушит усталость — в ней всегда останется шанс спастись от того низменного и косного, что нередко обволакивает наше существование. И потому в гневе — в спасительном очищающем гневе — заключена наша вечная, неугасимая надежда на лучшую жизнь!
Рассеянность
Рассеянность — самый милый из пороков, хотя отнюдь не всегда безопасный. В рассеянном человеке ничего не держится прочно: все, что ни попадает в него — знания, манеры поведения, договоренности, цели — все легко вываливается через какие-то невидимые дыры. Иногда удивляешься, как такой человек не потеряет где-нибудь своей ноги или руки, и я подозреваю, что у очень рассеянных людей бывают случаи подобной потери.
Такова рассеянность, доставляющая немалые хлопоты своему владельцу и досаждающая окружающим. Однако каковы внутренние истоки этого душевного состояния? Размышляя над этим вопросом, мы с удивлением заметим устойчивую связь рассеянности с внутренней сосредоточенностью. Рассеянный человек постоянно попадает в разлад с движением внешней среды, однако эта досадная отрешенность вызвана сосредоточенностью его на своем внутреннем мире. Сконцентрировав внимание на движении собственных мыслей, чувств, намерений, рассеянный человек, вполне закономерно, ослабляет контроль за внешним поведением и потому то и дело попадает впросак. Люди же, внутри себя вообще ничего не имеющие, и потому скрупулезно соблюдающие все внешние обычаи, склонны с преувеличенным гневом обличать каждый случай рассеянности. Наверное, они просто завидуют. Рассеянные люди обычно весьма добродушны. Лишенные мелочной пристрастности педанта, они легко прощают другим их мелкие прегрешения, неловкости, неумелость, а чаще всего этого попросту не замечают. Неспособность сосредоточиться на какой-то внешней ситуации делает их отходчивыми. Они не могут долго сердиться: внимание к тому, что вызвало их гнев, скоро рассеивается, взор привлекается чем-то другим и человек успокаивается.
Сосредоточенность на чем-нибудь одном покупается рассеянностью в отношении всего остального. Человек не может своим вниманием объять весь мир, и именно тот, кто для всех и во всякой сфере жизни выглядит внимательным, обязательным и точным, по справедливости заслуживает названия рассеянного. Ибо он отдает себя всему по чуть-чуть, а значит, ничего не приемлет глубоко и во всем лишь делает вид, а не овладевает сутью. Напротив, тот, кто не разбрасывается и не стремится объять необъятное, тот в чем-нибудь непременно выглядит рассеянным. Такова наша жизненная участь.
Обычно рассеянными именуют тех, кто рассеян в обиходе, в повседневных отношениях. Рассеянность таких людей наиболее заметна и бросается в глаза. Как ни странно, именно этот, наиболее безобидный вид рассеянности люди склонны терпеть менее всего. Напрасно. С таким рассеянным человеком легко найти общий язык. Не нужно лишь возлагать на него той ответственности, которой он все равно не сможет удовлетворить. Не давайте ему повода подвести Вас, и тогда общество рассеянного человека будет не обременительным, а весьма приятным.
Льстивость
Лесть — это крайняя, неразборчивая форма преданности. Нельзя поэтому, рассматривая преданность как бесспорную добродетель, сколь-нибудь последовательно осудить лесть. Когда же мы осуждаем лесть, тогда, без сомнения, уязвляем преданность и колеблем ее ценность. Молчаливая преданность выражается в безропотном, жертвенном служении. Когда же вернейший слуга обретает язык, он неминуемо и безудержно льстит.