Все это показывает, что дурак обыкновенно добр и отходчив. Таков он не по причине врожденной мягкости характера, а просто потому, что не может долго сосредоточится на одном. Говорит, бывало, о чем-нибудь, и вдруг спохватится: к чему я это говорю? — ибо за разговором успел забыть его зачин и цель. В достижении цели, кстати сказать, немало хитростей. Некоторые думают попросту: поставил себе цель и иди к ней. Но как поставить, как удержать, как двигаться к ней? И где она есть, когда еще не достигнута? Сложные вопросы.
Однако не соображу, зачем я поставил их и к чему завел речь о цели? Видно, снова забрел мыслью не туда, куда следовало. А куда следовало я уже позабыл. Раз позабыл, то, видно, повод к разговору был незначащий и потому оставим его.
Детская порочность
Детство почитается самой беспорочной частью человеческого существования. На самом же деле с детьми происходят столь странные — и с общего взгляда недостойные — вещи, которые и привидеться не могут взрослым. Эта неосведомленность взрослых людей тем более непостижима, что они сами были детьми и имели подобные переживания. Слепота взрослого мира объясняется разве что тем, что события и впечатления детства, о которых идет речь, происходят не при ясном свете сознания. Их течение подобно движению подземных рек, прокладывающих свой путь во мраке. Только изредка отдельное причудливое впечатление явится в памяти взрослого человека, как подземные воды, прорвавшиеся на поверхность родником. Но и тогда взрослый собственным недоумением заслонит себе таинство становления своего "я".
Дети, осваивая мир во всем его многообразии, делают это простейшим, чудеснейшим и эффективнейшим способом. Они попросту перевоплощаются во все явления и предметы, существа и события окружающего мира. Вокруг них скоро не остается ничего, чем бы они не побывали. Так же, как на известной стадии своего развития ребенок все тащит в рот и пробует языком, так в другой период своего становления он умудряется перебывать всеми элементами действительности.
Разумеется, что человеческие пороки, составляющие столь важный компонент отношений людей и их душевной жизни, не могут ускользнуть от пристального взгляда ребенка и избегнуть его всепоглощающего внимания. Оттого порочные наклонности и недостойные поступки вовсе не остаются, как полагает большинство взрослых, за пределами детской души, но проникают в самую ее глубину. Я рискну утверждать, что никогда личности не дано быть столь многообразно порочной, как в детские годы.
В эту пору ребенок претерпевает на себе все изъяны жизни взрослых. Он жадно поддается всему, что получает осуждение взрослого мира и тогда кажется, будто бес в него вселился. Он все творит наперекор и нет такой гадости, которую он бы по-своему не осуществил.
Во всех своих порочных действиях, а еще больше в порочных душевных состояниях, ребенок остается столь безмятежен, сколь не бывает ни один самый добродетельный взрослый. Все, совершающееся с ним, ребенок принимает совершенно естественно, ибо не видит в происходящем отличия от того, что творится вокруг него. Напротив, скорее дети должны чувствовать удовлетворение, ибо мир открыл им еще одну заветную тайну и они еще одним своим превращением уподобились ему. Совершая недозволенное или то, что — как он догадывается — вызывает осуждение, маленький человечек ощущает все более полное слияние свое с миром; он становится во все большей мере "существом от мира сего". И это, согласимся, счастливый миг. Я вовсе не иронизирую, называя этот миг счастливым. Ведь порочные пристрастия ребенка не закрепляются в нем устойчивыми чертами характера. Так же, как детские игры, они лишены жизненной ответственности и, способствуя первым отложениям нравственного опыта, отнюдь не делают нарождающуюся личность порочной натурой… Если, конечно, окружающие не позаботятся об обратном.
Гордыня
Гордыню бичуют как один из смертных грехов. На самом же деле, что отличает гордыню от других состояний души, так это редкостное бескорыстие.
В гордости человек отвергает многое из того, чем неразборчивый пользуется и на чем нередко паразитирует. Гордыня, вероятно, вызывает наибольшее презрение у торгаша, ибо более других чувств противится расчету. "Глупа ты, безнадежно глупа", — усмехается низкий человек, подбирая подпорченные, лишь немного тронутые гниением плоды, валяющиеся у ног статуи гордости. Насытившись, он начинает со статуей диалог, долженствующий выяснить ее непомерную глупость.