x x x
Жертвы измен вызывают законное сочувствие, а их обидчики — законное осуждение. Но вершащие суд редко задумываются о том, что измена — драма обоих, и что положение виновного может быть не лучше, чем у потерпевшего.
Изменивший покидает мир, в котором прежде жил. Даже если он остался на прежнем месте, если воспроизводится привычный ритм существования, изменивший все равно ушел из этого мира. Он в полной мере становится существом "не от мира сего". Он пришелец, гость, странник, остановившийся в чужом месте — ибо раз отвергнув то, что некогда принимал, человек стал чужим своему прошлому. Он покинул то, к чему был привязан, чему отдавал свои силы и чувства. То, что составляло его жизнь, перестало быть таковым.
Когда я представляю личность в таком положении, меня пробирает озноб. Вникните, столь тяжко приходится человеку, в котором совершился подобный переворот. Весь мир, который прежде служил ему опорой и был обустроен им, был его родиной и хранителем, теперь превращается в ложь и постылость наихудшие из видов бремени. Гнет их отступник переживает неизбежно в одиночку. От этого особенно тяжело. Трудности своего бытия мы, привычно делим с близкими, друзьями, случайным встречным. Когда нам очень уж плохо, непременно найдется кто-то, хотя бы тварь бессловесная, в ком мы встретим сочувствие или чье сочувствие мы придумаем, облегчая тем свое страдание. Последний, кто нас может утешить — мы сами, и в обычных обстоятельствах надежда на себя редко обманывает. Всего этого лишен изменивший. Ведь он виновен не только перед любимой — он виновен перед своей любовью. Он отступился от самого себя и потому даже в себе не имеет надежной опоры.
Изменник находится в бесконечно ложном положении. Он продолжает оставаться в знакомом мире, где он знает все и все знает его. Но лишь ему одному известно, что теперь он не тот, за кого его принимают. Он чужд всему, что продолжает считать его своим. Для отступника утрата, известная только ему одному, создает не только внешний, но и внутренний гнет. Ведь мир неотъемлем от человека, он проникает в душу его, срастается с ней, получает свое продолжение в качествах души. Поэтому отступник вступает в разлад не только с миром, но и со скрытым строем собственной натуры. Он имеет врага в себе самом, и оттого одиночество его наиболее горькое.
Изменившему приходится начинать жизнь на пустом месте. Сделав себя изгнанным и отторгнутым, он не имеет никакого достатка, кроме собственного отчаяния, или исступления, или надежды. Свое отчаяние или свою надежду он должен положить в основание собственного бытия, ибо более нечем основать его. Трудно сказать, чего в этом больше: героизма, безумия или обреченности.
Остается добавить, что мир сам приучает нас к изменам и было бы неоправданно делать конкретное человеческое "я" всецело виновным и ответственным за них. К чему бы ни обратились мы своим взглядом, во всем мы находим урок измены. Поистине, прежде чем человек чему-либо изменит, ему самому изменят неоднократно. Посмотрите, стоит нам привязаться к какому-нибудь месту, как тут же происходит случай, заставляющий его покинуть. С нами расстаются друзья, уходят наши родные, прихотливо меняются обстоятельства. А время, наш постоянный и непреклонный спутник! Оно — худший предатель, изменник и отступник, какого когда-либо видел свет! Едва лишь мы привыкли быть детьми — как, глядь, уже выросли. Только-только усердием молодых сил приобрели благополучное положение — как иссякает желание им воспользоваться. Долгими стараниями мы наконец-то овладели непростым умением, но уже умение это никому не нужно и время нашего дела ушло. Так на каждом шагу мир, люди, вещи, природа, тело, дух, внушая нам устремления и надежды, обещая достижения и удовлетворенность, изменяют и предают без зазрения совести. И не на кого жаловаться, не от кого требовать — что было, того нет, и чем жили — то исчезло. Скорбь, одна лишь скорбь, печаль и горечь накапливается в душе, будто нет на свете других сокровищ, которыми можно было бы ее наполнить.
Кто удивится после этого, что существо, которому постоянно изменяет окружающий его мир, от которого отступается всякий миг его бытия — безвозвратно убегая в прошлое, — кто удивится, спрашиваю я, что такое существо само постепенно усваивает этот главный урок, преподносимый ему жизнью. И так же, как мир изменял человеку, человек рано или поздно изменит миру. И родина, отступающая от детей своих, будет покинута детьми своими. Это не выбор, это — судьба. Но пусть лучше судьба людей будет иной. И да не иссякнет наша любовь, и да не обманет нас надежда! ***