Ты бы, демократ, лучше не подслушивал у дверей, чем эффектно здороваться со швейцарами и кухарками за руку. От этого жизнь не украсится, а от того, решительно, жизнь воняет. Притом надо иметь слишком много самообольщения и высокомерия, чтобы думать, будто она будет счастлива твоим рукопожатием. У нее есть свое достоинство, и, как ни странно, в него входит получить гривенник за «пальто», которого ты никогда не дашь.
Василий Розанов
Так как демократия, по самой сущности своих принципов, благоприятствует свободе и конкуренции, которые неизбежно служат торжеству наиболее способных, между тем как социализм мечтает, наоборот, об уничтожении конкуренции, исчезновении свободы и общем уравнении, то, следовательно, между принципами социалистическими и демократическими существует очевидное и непримиримое противоречие.
Густав Ле Бон
Вы помните, что Энгельс даже по отношению к тем крестьянам, которые пользуются наемным трудом, сказал: может быть, и не всех придется экспроприировать. Мы экспроприируем по общему правилу, и у нас кулака нет в Советах. Мы давим его. Подавляем его физически, когда он проникает в Совет и пытается задушить там деревенского бедняка. Вы видите, как здесь проводится господство одного класса. Один пролетариат может господствовать.
Владимир Ленин. Из доклада об отношении пролетариата к мелкобуржуазной демократии
Приведенные выше строки Ле Бон написал в 1906 году, а доклад Ленина на собрании партийных работников Москвы датирован 27 ноября 1918 года. Как говорится, сон в руку.
Но вот насчет того, что «один пролетариат может господствовать», Владимир Ильич явно лукавил. При социализме пролетариат является не носителем власти, как это провозглашалось с таким демагогическим цинизмом, а орудием власти, тараном, кувалдой, грубым инструментом, с помощью которого коммунистам нужно было сбросить старую власть и занять ее место.
— Какое из наиболее любимых гимнастических упражнений социалистов?
— Подъем переворотом.
А успешно выполнивший свою «историческую функцию» пролетариат снова занял свое законное место на дне общества. Господствовать стала партия, заняв место уничтоженного мозолистыми руками пролетариата «дворянско-помещичьего» класса. Что и говорить, игра стоила свеч: мог ли при других обстоятельствах, в условиях естественной жизненной конкуренции, присяжный поверенный Ульянов — стать гениальным и всемогущим Лениным? А сапожник Джугашвили — «гениальным вождем всех времен и народов» Сталиным? А на что объективно мог рассчитывать луганский слесарь Ворошилов? А Калинин, Молотов, Каганович, Троцкий, Свердлов?
А на что могли рассчитывать и через 50, и через 60 лет после революции бездарные и бесперспективные во всех отношениях люди, ставшие во главе управления крупнейшими заводами, научно-исследовательскими институтами, министерствами и республиками СССР только лишь благодаря партийному билету с профилем Ленина на обложке? Игра явно стоила свеч.
Ибо что может тот, кто наследует царю? То, что делали раньше!
Соломон Мудрый
А чтобы использованному пролетариату не было так обидно и чтобы на него можно было и впредь рассчитывать для инсценировок народной радости или народного негодования, ему то и дело подбрасывали кости: «Хочешь, чтобы тебя прославляли? Пожалуйста!» — и звучало везде — «пролетарское государство», «Его величество рабочий класс», «Руки рабочих, вы даете движенье пла-, нете!» и так далее… «Хочешь, чтобы квалифицированный и неквалифицированный рабочий стояли на одном уровне? Пожалуйста!» — и высококлассный токарь был низведен по оплате своего труда до человека, чьи обязанности могла бы исполнять и хорошо выдрессированная макака, а одна и та же путевка в социалистическую Болгарию для рабочего стоила, скажем, 200 рублей, а для инженера 350… «Хочешь, чтобы были унижены люди интеллектуального труда? Ради Бога, мы и сами ненавидим этих умников!» — и учителя, инженеры, артисты стали «прослойкой», труд которой и тру» дом-то всерьез не считался. Им можно было сказать, строго нахмурив мохнатые брови: «Вы в долгу перед людьми труда!» или — совершенно потрясающее по своему идиотизму — «Наука и труд — рядом идут!»… А что касается простых и незаменимых радостей пролетариата — бутылки водки и куска дешевой колбасы, то они были надежно гарантированы. Чего еще желать?
О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа — время от рассвета до открытия магазинов!
Венедикт Ерофеев