Что это? Сборище фантастических монстров? Ведьмовской шабаш?
Нет, такими были все судилища победившей массы и при Кромвеле, и при Робеспьере, и при Ленине…
Ошибки, подобные случаю со слесарем Гамашем, повторялись довольно часто. Как-то вместо графини Миллье привели торговку Маллье.
— Что ж, — невозмутимо изрек Фукье-Тинвилль, — пусть сегодня торговка заменит графиню, а завтра графиня сделает то же для торговки!
Он отправил на гильотину одного сумасшедшего, сказав, что «безумную голову и потерять не жалко».
Как-то во время перерыва члены суда дольше положенного времени провели в буфете, на что председатель отреагировал так:
— Теперь, чтобы все наверстать, придется стрелять беглым огнем.
И за какой-то час с небольшим они допросили и приговорили к смерти сорок два человека.
Однажды, спеша на утреннее заседание, Фукье-Тинвилль увидел у подъезда палаты тележки, приготовленные для перевозки осужденных к эшафоту.
— Девять тележек, — проговорил председатель судебной палаты, обращаясь к своему секретарю. — А сколько у нас сегодня осужденных?
(Для него «обвиняемый» и «осужденный» были равнозначными понятиями.)
— Около сорока, — ответил секретарь.
— Но в таком случае две тележки лишние.
— Я отошлю их обратно.
— Не стоит, — махнул рукой Фукье-Тинвилль. — Поди-ка в тюрьму и прикажи, чтобы доставили еще двенадцать человек. Любых, кто подвернется под руку…
Закон — что дышло: куда поверни, туда и вышло.
Народная мудрость
Судьи — это люди, наделенные огромным злом. «Не судите да не судимы будете». Кто судит других, тот редко заглядывает в свою душу. В душе судья обладает многими чертами палача. Он так свиреп к самому себе, что становится страшным и другому.
Отто Вейнингер
Нет судьи более безжалостного, чем толпа добровольных судей.
А человек толпы в качестве судьи — ничуть не лучше самой толпы.
Суд образца 1919 года…
Обвинитель: Трибунал должен заниматься не всяким уголовным делом, а только контрреволюционным. По составу преступления требую передать дело в народный суд. Данное деяние…
Председатель: Ха! Деяние! Ишь ты, какой законник! Мы руководствуемся не законами, а нашей революционной совестью!
Защитник: Я присоединяюсь к обвинителю. Дело должно слушаться в обычном суде.
Председатель: Вот старый дурак! Где его выискали? Защитник: Сорок лет работаю адвокатом, а такое оскорбление слышу первый раз. Занесите в протокол.
Председатель: (хохочет) Занесем! Занесем!
(Смех в зале. Суд удаляется на совещание…
Вышли с приговором: расстрелять!).
Обвинитель: Я протестую против приговора и буду жаловаться в Комиссариат юстиции!
Защитник: Я присоединяюсь к обвинителю!
Председатель: Очистить зал!
Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛаг
Интересно, есть ли на свете такая держава, где так часто слышишь (чаще, чем ежедневно) — стрелять! Стрелять таких надо!..
Венедикт Ерофеев
Собственно, пренебрежительное, нигилистическое отношение к закону и правосудию характерно для всех народно-тоталитарных режимов, где правосудие, как и другие части государственного механизме, является субъектом не права, а господствующей идеологии.
Вся нынешняя правовая наука — это лишь систематизация знаний о том, как перекладывать ответственность на других.
Адольф Гитлер. Из застольных бесед
Соблюдение закона, наличие власти, использование искусства управления приводят к порядку. Все три элемента — средство от беспорядков в стране. Нельзя допускать отсутствия хотя бы одного, все они — инструменты в руках правителя.
Хань Фан
Пример если не отсутствия, то весьма слабого функционирования всех трех элементов являли собой Соединенные Штаты в 30—40-х годен прошлого столетия, где закон фактически был лишь декларацией, власть — парализована, а искусство управления — нереализованным ПО причине слабости первых двух элементов.
И все это — при беспределе преступности.
Вот тогда-то на берегах Миссисипи фермеры объединились в оборонительный союз, члены которого называли себя «Регуляторами», то есть восстанавливающими порядок, или «Линчистами» — по имени одного из членов союза, фермера Линча, впервые применившего to особое судопроизводство, при котором пойманному на месте преступления разбойнику давалось четверть часа на молитву, а затем его жизнь обрывала веревка или пуля.