И действительно, многие плакали»59
Этим же словом — суки — Высоцкий и в своих стихах характеризует представителей власти, которые ловят беглецов из лагеря: «А на вторые сутки / На след напали суки, / Как псы, на след напали и нашли. / И завязали суки / И ноги, и руки, / Как падаль, по грязи поволокли» («Не уводите меня из Весны!», 1962); сажают в тюрьму друга лирического героя: «Говорю: заступитесь! / Повторяю: на поруки! Если же вы поскупитесь, / Заявляю: ждите, суки! / Я ж такое вам устрою, я ж такое вам устрою! / Друга Мишку не забуду и вас в землю всех зарою!» («Простите Мишку!», 1963); избивают самого героя: «Дежурный по предбаннику / Всё бьет, хоть землю с мелом ешь, /Ия сказал охраннику: “Ну что ж ты, сука, делаешь?!” <.. > Вчера я подстаканником / По темечку по белому / Употребил охранника — / Ну что он, сука, делает?!» («В тюрьме Таганской нас стало мало…», 1965); и тех, кто завел на него «дело» и подвергает пыткам: «Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!» («Ошибка вышла», 1976).
Сохранился и самый подробный рассказ Меныцикова, опубликованный в 1996 году журналом «Вагант»: «Однажды я сидел в актерском фойе и курил. Подошел Высота, закурил, сел в кресло рядом. (Я внутренне зажмурился от счастья — подобных мизансцен за всё время общения с Высоцким было не много.) Молчим. Я нарушил тишину: “Как жизнь, Володь?” И вдруг его прорвало. “Плохо!” — горько сказал он. И начал рассказывать о том, что концерты срываются: из десяти восемь — отменяются по воле партийных сошек и КГБ, по распоряжению Суслова на Апрелевском заводе уничтожен тираж его первого диска-гиганта, о выпуске которого он мечтал всю жизнь. Власти пошли на гигантские потери в угоду идеологии. Стереофонический миньон с “Утренней гимнастикой”, превысивший тиражом в десятки раз количество имеющихся в стране стереопроигрывателей, разошелся в один день. Ни одной строчки нигде не печатают. Из кинорецензий выбрасывают не только целые абзацы о нем, но и просто не упоминают о его участии в картине. Я пытался его убедить в том, что признание властей — не главное, что все люди его любят и в каждом доме есть пленки с его песнями. Он грустно поглядел на меня, положил руку на плечо и сказал: “Мне иногда кажется, что я делаю что-то преступное. У солдат в армии, у студентов в общагах мои пленки отбирают, людей наказывают, исключают из комсомола. Я должен напечататься, чтобы люди могли прийти к этим жлобам, ткнуть их носом в ‘Комсомольскую правду’ и сказать: “Вот! Его в ‘Комсомолке’ печатают! Вот так!”…»[105].
Аналогичными переживаниями поделился Высоцкий с художником Михаилом Златковским: «Гляди-ка, и этот туда же — знаю, знаю, дали заслуженного Катьке, Соньке, Петьке, Ваньке… Гуляй, татарва! Машке, Дашке, Сушке, Душке — всем… Налетай — не хочу! А Вовке не дали! И не дадут!.. Как “чего переживаю”?! Да не обидно мне, при чем здесь обида? Нужно мне позарез! Последнему прохиндею ткнуть в морду этим званием! Вы понимаете — нужно!.. Да, и “народного” нужно! Это же возможность иметь сольный двухчастевой концерт! Все ж регламентировано! Им-то это звание — вроде цацки, медальки, а мне — для работы, чтоб не унижаться, чтоб по праву, по положению, по приказу за номером “мать-твою” по Минкульту! Вынь да положь — и два отделения, и персональную ставку, и плакат, и, глядишь, книжицу протолкнем под звание-то!»[106] [107] [108].
И так же страстно хотел Высоцкий стать членом Союза писателей, что дало бы ему официальный статус. Это желание было настолько сильным, что встречалось в произведениях 1969 и 1970 годов, причем было выражено одинаковым стихотворным размером: «Пусть я еще пока не член Союза, / За мной идет неважная молва…» «Песенки плагиатора» /2; 508/), «Я вас люблю — не лгу ни на йоту. / Ваш искренне — таким и остаюсь — / Высоцкий, вечный кандидат в Союз, / С надеждой на со^г^^с^'тнуто работу» («В день рождения В. Фриду и Ю. Дунскому»). Автохарактеристика «вечный кандидат» говорит о том, что сам Высоцкий прекрасно понимал, что его никогда не примут в Союз писателей, но все равно мечтал об официальном признании: «Знаю, мне наденут лавровый венец. / Может, смою я позор с себя, сотру. / Может, все-таки я стану, наконец, / Официальным человеком-кенгуру» б2 («Про прыгуна в длину»; АР-3-108).
106
107
Данная цитата, а также вышеприведенный черновой вариант «Песенки плагиатора» говорят о том, что главные герои этих песен являются ролевымы лишь по форме, а на содержательном уровне там представлено авторское сознание. Другое дело — что в основной редакции «Песенки плагиатора» герой выведен с явной иронией (или скорее — самоиронией), да и сам Высоцкий на концертах часто рассказывал перед исполнением этой песни историю про поэта Василия Журавлева, опубликовавшего под своим именем стихотворение Анны Ахматовой, — с целью «затемнить» истинный смысл произведения. Подробнее об этой песне — в следующей главе (с. 104, 504 — 506).
108