Дух младенца был в восторге:
— Все теперь со мной прекрасно,
Имя дал мне не напрасно,
А зовут меня Башмачки-из-Виттингема! —
И с этими словами полетел прямиком на небо.
Эта сказка была записана у пожилой женщины из Виттинге-ма, которая утверждала, что застала еще самого духа. Башмачками здесь названы детские вязаные пинетки. Мокро-ножку, духа из семейства брауни, точно так же по чистой случайности успокоил пьяный, дав ему имя, но тот не обрадовался, напротив, имя ему не понравилось, поэтому он и ушел .
Похожая легенда бытует на острове Мэн: простой рыбак спас младенческую душу, совершив над ней условный обряд крещения. Он зачерпнул немного воды, произнес над ней благословение, нарисовал в воздухе крест и произнес: «Нарекаю тебя Джоном, если ты мальчик, и Джин — если девочка». В данном примере христианизируется языческий обряд наречения.
Огневки (Spunkies). «Болотным огнем зовут огненного демона, который заводит путников в болота. Иногда он вспыхнет искрой прямо под ногами, и тут же, глядишь, его свечка зажглась далеко впереди, милях в двух или трех, и так он потопил немало добрых лодок; ночью рыбаки шли к берегу, видели огонь вдалеке, правили на него и погибали» . В данном отрывке нет никакого указания на то, что болотный огонь — это дух некрещеного младенца, но вот в Сомерсете бытовало именно такое представление.
Болотные огни в Сомерсете называют огневками и верят,
что это души некрещеных младенцев, обреченные скитать-
ся без пристанища до Судного дня. Иногда считается, что они предостерегают путников, как свечи мертвецов.
В канун летнего солнцестояния огневки идут в церковь встречать души умерших в этом году младенцев. Огневки со всей округи собираются в церкви Стоук-Перо, чтобы проводить всех умерших в этом году в канун Дня всех святых. Однажды в канун Иванова дня один старый возчик посоветовал мне подняться на Лей-Хилл и посмотреть оттуда. Болотные огни двигались над Стоук-Перо и Данкери. «К церковным дверям направляются, не иначе. Будут теперь там стеречь, как есть, свечи мертвецов» .
Тараны (Tarans). На северо-востоке Шотландии души некрещеных младенцев называют таранами.
Маленьких призраков, именуемых таранами, или души некрещеных младенцев, часто можно видеть в лесах или других безлюдных местах, где они порхают, жалобными голосами оплакивая свою жестокую судьбу'.
1 WrightЕ. Rustic Speech and Folklore. Oxford, 1913.
Edwards G. Hobgoblin and Sweet Puck. London, 1974.
Chambers R. Popular Rhymes of Scotland. Edinburgh, 1870.
4
County Folklore, Vol. VII: Fife? with Some Notes on Clackmannan and Kinross-Shires, collected by J. Simpkins, 1912.
s County Folklore, Vol. VIII: Somerset Folklore by R. Tongue, 1965.
Дж. Макферсон в своей книге цитирует «Путешествие по Шотландии» Пеннанта — McPherson. Primitive Beliefs in the North-East of Scotland. London, 1929. P. 113-114.
ДУХИ, Монастырский увалень (Abbey lubber), начиная
ЖИВУЩИЕ с XV века, когда роскошь и распутство обитателей монасты-
В ПОГРЕБАХ рей входят в пословицу, в народе складывают о монахах сатирические байки. К их числу относятся и анекдоты о монастырских увальнях, мелких демонах, которые должны были совращать монахов, соблазняя их на пьянство, обжорство и распутство. Самая известная история подобного рода — рассказ о Братце Раше, демоне, посланном на землю с од-ной-единственной целью: погубить души обитателей некоей процветающей обители . Он почти преуспел в этом, но был вовремя разоблачен приором, который превратил его в коня и изгнал из монастыря. Демон нашел себе другую службу и вел себя у нового хозяина, как подобает обычному Робину Доброму Малому, но приор и тут нашел его и навсегда заточил в замок в безлюдной местности. После знакомства с Рашем монахи в обители все, как один, обратились к добродетельной жизни, так что в конце концов пережитое пошло им на пользу. Раш подвизался в качестве монастырского повара, хотя монастырские увальни чаще живут при винном погребе. Светский коллега монастырского увальня назывался духом кладовых и заводился обычно в трактирах, где обсчитывали постояльцев, или в домах, где слуги были нерадивы и грубы, а хозяева скупились на милостыню. Существовало поверье, будто феи и злые духи имеют власть лишь над неправедно нажитым добром или добром, принятым с жадностью или без благодарности. Надо полагать, и монастырские
увальни, и духи кладовых обязаны своим существованием именно этому поверью.
ЛабберкИН (Lubberkin). Уменьшительное от lubber
(увалень), распространенное в елизаветинскую эпоху и происходящее, возможно, от той же основы, что и «лоб» (lob). Обычное в те времена название для глуповатых или неуклюжих людей, до наших дней сохранилось в слове landlubber (сухопутный житель; новичок в морском деле). В народных сказках чаще всего фигурирует монастырский увалень.
ДУХИ КЛаДОВЫХ (Buttery Spirits). Светские коллеги монастырских увальней. Как правило, люди верили, что феи способны поедать любую человеческую пищу, если только она не отмечена знаком креста. Пример тому сказка «Арендатор из Окрикана». Однако упомянутое выше верование получило дальнейшее развитие, согласно которому феи могли забрать еду, если человек принимал ее без должной благодарности, принижал доставшийся ему дар или приобретал что-либо нечестным путем, то есть, в сущности, феи наказывали за любое злоупотребление дарами. Именно такие злоупотребления являлись необходимыми условиями для существования монастырских увальней и духов кладовых.
Один благочестивый почтенный священник отправился как-то навестить своего племянника, который был поваром или, скорее, держал таверну. Приняли его гостеприимно, и едва хозяин усадил гостя за стол, как тот принялся у него спрашивать, как идут дела, ибо знал, что племянник — человек честолюбивый и жадный до мирских благ. «Ох, дядюшка, — отвечал трактирщик, — дела мои хуже некуда; с каждым днем я становлюсь все беднее и беднее, хотя, видит Бог, не упускаю ничего, что могло бы послужить к моей выгоде. Покупаю скот, который пал от ящура, не брезгую даже падалью из канав; пеку отличные пироги из собачатины, сдабривая начинку изрядным количеством пряностей; эль водой разбавляю, а если кто вздумает жаловаться на дороговизну, то уж я всегда смогу пристыдить наглеца, поклявшись, что в стряпню идут лишь самые лучшие продукты. На какие только ухищрения не пускаюсь я ради выгоды, и вот, поди ж ты, беднею с каждым днем».
«Ну, таким манером ты не скоро разбогатеешь, — отвечал дядя. — А покажи-ка мне свою кладовую». — «Да пожалуйста, — согласился повар. — Сейчас только окошко отворю, так сразу ее и увидишь». Тогда священник осенил себя крестом и говорит: «Иди, вместе посмотрим». Заглянули они
в кладовую и увидели жирного парня, раздувшегося от обжорства, который с жадностью заглатывал стоявшую вокруг еду. Пироги, хлебы, окорока таяли как дым. Вот парнище откупорил бочонок эля, и не успели трактирщик со священником и глазом моргнуть, как он опорожнил его до самого донышка. «Как сюда попал этот негодяй? — возмутился трактирщик. — По какому праву он опустошает мою кладовку?» — «Это дух кладовой, — объяснил дядя, — все, что нечестно нажито или дурно приготовлено, достается ему. Если хочешь разбогатеть, перестань мошенничать. Чти Господа, будь честен, радуйся всякому, кто зайдет в твою таверну. Прибыль твоя будет хоть и невелика, зато надежна, и ты будешь счастлив». С этими словами дядя покинул племянника и не возвращался несколько лет. Придя навестить его в следующий раз, он увидел совсем другую картину. В таверне было чисто и уютно, еда добрая, хозяин, уважаемый в городе человек, готовился занять пост бургомистра. Священник велел ему снова отворить окно кладовой, и, заглянув туда, они увидели духа: тощий, с прилипшим к спине животом, он, опираясь на палку, тщетно пытался дотянуться до яств, от которых ломились полки, но немощь его была такова, что даже пустой стакан был ему не по силам, не говоря уже о полной бутылке, так что он таял прямо на глазах. Так трактирщик на собственном опыте убедился, что честность — 2